Образование древнерусского государства

Культура Киевской Руси времен Владимира, Ярослава является более или менее однородной, более или менее единой по своему характеру[783]. Об этом говорит древнерусский архитектурный стиль, общие черты которого отнюдь не перекрываются местными вариантами и локальными особенностями. Сходство в архитектурных памятниках древней Галицко-Волынской и Владимиро-Суздальской Руси XII–XIII вв. перерастает в идущее от глубин народного творчества сходство деревянного зодчества Прикарпатской и северной Руси гораздо более позднего времени.

Когда внимательно всматриваешься в деревянные церкви XVII–XVIII вв. в Чорне, Грабе, Ходорове, Микуличине, Иезуполе, Малнове, Дрогобыче, Барыне, Маткове, Кривке в Галиции, в Беловеже у Бардиова в Угорской Руси и сравниваешь с деревянным зодчеством Русского Севера, с церквами в Мезени, Варзуге, Каргополе, Кеми, Заостровье, Тотьме, Шенкурске, невольно бросается в глаза разительное сходство тех и других памятников[784]. Это сходство может быть объяснено только глубокими и неистребимыми народными традициями, не прекратившимися даже тогда, когда обе области земли Русской — и Прикарпатье, и далекий Север — были оторваны друг от друга на целые столетия и пребывали в различных культурных очагах, в составе различных государственных образований. Именно они, эти традиции, идущие от глубин народной жизни, народного творчества, обусловили сходство народного зодчества двух различных и очень далеких друг от друга русских земель. Предоставленный собственной инициативе, не ощущая давления со стороны казенного искусства власть предержащих, которые в При- и Закарпатье были иноверными, иноязычными, инокультурными и инонациональными, а на Русском Севере почти отсутствовали, народ великорусской речи на берегах Сухоны, Онеги, Северной Двины создавал памятники деревянного зодчества, аналогичные тем, которые создавал народ украинской речи на обоих склонах Карпат, по берегам Сана, Тиссы, Попрада, Быстрицы, Днестра, Белого и Черного Черемошей. Эта аналогия объясняется тем, что и те и другие — далекие потомки древних русских, и те и другие продолжали в одинаковых условиях, предоставленные собственной инициативе, развивать старинное народное зодчество. Вот почему в двух районах Русской земли, где народ был в своем творчестве больше привержен родной старине, а именно — на юге, у Карпат, в силу того, что, создавая свое родное, стародедовское, русское, он этим самым подчеркивал свой упорный отказ денационализироваться, свое упорное стремление оставаться русским, бороться за свои, веками освященные язык и культуру, веру и обычаи; и на севере, в тайге, в глуши, среди скал и озер, в краю непуганых птиц, у берега Студеного моря, где русский человек чувствовал себя вольным, в обоих этих концах Русской земли народ жил и творил так, как умел, как научил его им приумноженный опыт отцов и дедов; складывалось народное искусство, столь близкое, почти тождественное, продолжающее, только в разных местах, традиции народного искусства Киевской Руси. В других местах развитие народного зодчества пошло по иным путям, и столь разительного сходства в искусстве разных областей мы не наблюдаем.

То же самое сходство русского, украинского и белорусского искусства XVI–XVIII вв., переходящее в этнографические параллели и бытовые связи, обусловленное общими историческими корнями, восходящими все к той же Киевской поре, если не к более ранним временам, мы наблюдаем в ряде других отраслей материального производства, отражающих в какой-то степени и духовный мир создателей: в резьбе и вышивке, украшениях и металлических изделиях, глиняных поделках и изразцах и т. п. Через целый ряд промежуточных форм народное искусство великорусских земель переходит в искусство земель белорусских, в искусство Украины, а каждая из этих частей земли восточного славянства — Великороссия, Украина и Белоруссия — имеет также целый ряд местных комплексов художественных явлений. Рязанское искусство отличается от псковского, московское — от новгородского, так же точно как черниговское — от полтавского, киевское — от гуцульского или гродненское — от минского, могилевское — от брестского. А между тем, будучи связаны друг с другом, все эти местные, локальные варианты народного искусства объединяются в три комплекса: великорусский, украинский и белорусский, а вместе с тем все три комплекса сливаются в силу присущих им общих черт, которые ярче и сильнее черт, обособляющих каждый данный комплекс, в нечто единое, чему имя — народное искусство восточного славянства.

Общие и местные различия в искусстве каждого народа не затмевают той общности, которая связывает искусство различных ветвей восточных славян в единый комплекс явлений народного творчества.