Образование древнерусского государства

В силу того обстоятельства, что славянство Среднего Приднепровья было носителем более высоких общественных форм, быта и культуры, включая в орбиту своего влияния и непосредственно воздействуя на своих отсталых соплеменников лесной полосы, не прошедших через горнило римского влияния, сплачивая их в единый массив, оно в то же самое время способствовало славянизации их соседей, происходящих от предков с иной, не славянской культурой и речью. Поэтому не литовцы и финны поглотили и ассимилировали в себе славян лесной полосы, а, наоборот, эти последние поглотили и ассимилировали их в своей среде, подобно тому как это произошло в IX–X вв. с мерей, муромой, весью, голядью и другими не известными нам по именам обитателями лесов Оки, Волги, Днепра, Западной Двины и области великих озер. Относительная малочисленность финских и литовских племен лесной полосы, наличие обширных незаселенных пространств способствовали медленному и постепенному проникновению на северо-запад, север и северо-восток славянских поселенцев, сопровождавшемуся поглощением и славянизацией потомков древних племен охотников и рыбаков, создателей культуры «ямочно-гребенчатой керамики». Так постепенно славянство включало в свой состав инородные племенные группы, вносившие в общеславянское достояние свой быт, обычаи, нравы, в какой-то мере свой язык, свои особенности антропологического типа и, наконец, свои специфические памятники материальной культуры.

Распространяясь из основного, древнейшего среднеднепровского очага славянского этногенеза в Восточной Европе, процесс славянизации охватывает все большую и большую территорию. Круг славянских племен все время увеличивался, разрастаясь за счет вовлечения в славянский этногенез племен, которые могут быть названы протославянскими только лишь потому, что они в конце концов превратились в славян[157].

Вот поэтому я посчитал необходимым, говоря о северной группе восточнославянских племен, включить в обозрение ряд памятников материальной культуры (городищ, селищ, могильников), созданных в конце I тысячелетия до н. э. и в начале нашей эры неславянским населением. Это население происходило от предков с иной культурой и иным строем языка, отличным от культуры и языка их южных соседей — протославян; его речь, литовская и главным образом финская, отложилась в «языке земли»; его соплеменники, не испытавшие на себе влияния среднеднепровских, припятских и деснинских славян и не включившиеся в силу исторических условий в очаг славянского этногенеза, известны нашим летописям под названием мери, веси, чуди, муромы, мордвы, голяди и т. д., из которых часть так и осталась финнами, а часть позднее все же была ассимилирована русскими. Обитатели городищ дьякова типа далеко не везде и не всегда были славянами. Они были доиндоевропейцами и, если угодно, главным образом протофиннами, правда, в силу особенности исторического развития сменившими позднее свою речь на славянскую, свою культуру — на русскую, хотя и наложив на них особый отпечаток.

Могильники без насыпей с трупоположениями, встречающиеся в районе распространения поздних городищ дьякова типа, заключают в себе обильный погребальный инвентарь и остатки одежды, незаметно переходящие в бытовые особенности современного деревенского населения восточнофинских народов[158].

Это еще раз подчеркивает принадлежность к финнам определенной, едва ли не большей части населения восточных дьяковых городищ. Однако специфические особенности городищ дьякова типа Верхней Оки, сближающие их со смоленскими и южнобелорусскими, с одной стороны, с другой — с калужско-курскими и воронежскими, свидетельствуют в то же самое время о славянском характере их населения.

Так было в течение первых столетий нашей эры.

Чем объяснить такие противоречия? Многое, конечно, нам неясно, многое гипотетично, но многое объясняется тем, что из аморфной массы племен в силу исторических условий вырастали различные этнические образования, сохранявшие следы специфических черт своих предков, давших начало не только им, но и иноплеменным соседям.