Образование государства

Как и во всем образовании московского законодательства, обычай играет в этом Уложении главную роль. Большое число с виду новых распоряжений представляло собою лишь освящение принципов, уже давно проводимых на практике, как это имело, например, место с жестоким наказанием фальшивомонетчиков. В течение ста лет преступников этого рода наказывали, вливая им в глотку расплавленный свинец. Обычай даже брал верх над писаным законом. Так, запрещение, специально направленное против обычая подачи жалоб детьми на родителей, даже после 1649 года оставалось мертвою буквою. И значительно позже мы все еще встречаем контракты, заключенные между собственниками и свободными крестьянами.

И однако эта страна, столь богатая парадоксальными странностями, не обнаруживает и следа уважения, царящего в других странах, к обычному праву. Анкеты per turbas по поводу местных обычаев, столь часто встречающиеся в древней Франции, здесь совершенно неизвестны. Правительство здесь терпит и покровительствует обычаю постольку, поскольку он соответствует его интересам; в противном случае оно не колеблется противопоставить ему меры по своему выбору. Тем не менее оно старается прислушиваться в законодательной эволюции к голосу своих подданных, выраженному путем прошений, и равновесие таким образом восстанавливается, так как окончательно принятые решения стоят по большей части на границе между обычным правом и правом в собственном смысле этого слова.

Не со вчерашнего только дня было испробовано в России примирение абсолютной власти с участием народа в деле законодательства.

Еще, с другой точки зрения, Уложение 1648–1649 годов показывает общую тенденцию семнадцатого века регулировать во всем национальную жизнь, подчинить все ее функции определенному регламенту, чину, по местному выражению. Одна из самых существенных реформ нового кодекса явилась результатом этой задачи, соединившись при этом с соображениями фискального характера. Это отмена закладничества (глава XIX, статья 13). Так назывался способ, посредством которого, отдавая себя в залог (в заклад) члену неподатного сословия, отдавая предварительно свою свободу в его пользу, люди, подлежавшие цензу, ускользали в большом количестве от своих обязанностей по отношению к фиску. Собственники, крестьяне, купцы, ремесленники заменяли одно обложение другим, губя в то же самое время других незаконной конкуренцией. Запрещение этого было ответом на давно уже выраженные жалобы; но оно же вызвало волнения, с которыми пришлось столкнуться Алексею и которые увеличивают число странных аномалий, отмеченных в прошлом этой страны. В других местах бунты возникали обычно под знаменем свободы. А тут участники боролись за право сделаться снова рабами. Такой парадокс объясняется, однако, тем, что приходилось выбирать между двумя видами рабства, из которых выбирался наименее тяжкий.

Вдобавок, та же тенденция выразилась в законодательстве путем обнародования уголовного и коммерческого уставов, в центральной администрации посредством более правильного распределения дел между различными приказами, в провинциальной администрации посредством урегулирования отношений между воеводами и автономными должностными лицами; в финансовой области установлением списков (писцовых и переписных книг); в церковной жизни посредством исправления книг, подчинения монастырей епархиальному начальству и разграничения епархий. Но уже Уложение 1648–1649 годов старается установить точную классификацию социальных элементов посредством определения штрафов за оскорбление чести, колеблющихся, смотря по классам, от одного рубля до пятидесяти. Это был странный тариф, где крупные собственники, крупные промышленники, а особенно поставщики серебра для империи, Строгановы, составляли особую, протежируемую группу; за их оскорбление приходилось платить сто рублей.

Соответствовал ли новый кодекс, таким образом составленный, той задаче, которая официально была ему поставлена? Увы, подчиненный, как и все другие труды этого царствования, принципу, которым вдохновлялась вся его политика, государственной необходимости и объединяющим и централизирующим тенденциям, этот идеал более высокой справедливости привел во многих отношениях к совершенно противоположному результату: Уложение окончательно разрушило все прежние опыты административной и юридической автономии и как в гражданской, так и в церковной области создало благоприятную почву для московской «волокиты».

Это было, правда, в то время, когда и во Франции Кольбер высчитал, что волокита кормит семьдесят тысяч офицеров!

Страна, несомненно, прогрессировала, но в смысле того особенного прогресса, по которому она пошла в век Петра Великого и Екатерины Великой и в котором руководящим началом служило всепоглощающее могущество государства и его деспотическая власть.