В то же время, в силу того же положения, устанавливается обычай давать поместья сыновьям титулованных лиц, у которых казна брала в таком случае какое-либо денежное пособие, и тогда наделение землей делается наследственным по принципу, принятому в 1550 году для избранного числа помещиков, назначенных еще Грозным. Потом стали разрешать помещикам меняться между собою поместьями. Отсюда уже было недалеко до уступки их друг другу или с обязательствами, или даром. Стоило только сделать первый шаг в этом направлении, и, сначала только терпимый, принцип этот впоследствии получает значение права.
Политические и социальные условия класса «служилых людей», казалось, должны были тогда улучшиться. Но, однако, на деле не получилось ничего подобного, так как ему мешала «служба», унижавшая представителей старой и свободной аристократии до состояния чиновников, находящихся на жалованьи. И самая игра поместьями, сделавшимися предметом свободного обмена, отняла у остатков этого класса, когда-то могущественного, то, что составляло его опору: земельное положение, из которого он черпал свои материальные и нравственные силы. Большие поместья, сохранившиеся еще в старых княжеских фамилиях, делаются редкостью. Лишенные владений благодаря конфискациям или только обедневшие вследствие войны и смуты, не будучи в состоянии встать на ноги из-за обязанностей, налагаемых на них государством, крупные вассалы дома Рюрика уступают место соперникам меньшего размаха: потомкам старого нетитулованного московского боярства, побочным отпрыскам прежде царствовавших домов, представителям фамилий, родственных новой династии, или выскочкам, достигшим положения благодаря милости государя. Но среди этих триумфаторов сегодняшнего дня, одни, как Долгорукие, Репнины, Одоевские, Голицыны, Куракины, Трубецкие, возводившие свое происхождение к Рюрику или Гедимину, сами пользовались небольшим состоянием и по тем же причинам все беднели из поколения в поколение; другие, как Романовы младшей ветви, просто вымирали, а Стрешневы, Милославские, Матвеевы являлись лишь «метеорами».
Все переходили из одной области в другую, меняя владения, как гарнизоны. Единственное богатство страны – территориальная собственность – получает характер движимой собственности: она беспрестанно переходит в другие руки.
Ее продуктивность благодаря этому, очевидно, не увеличилась. А с другой стороны, эксплуатация почвы, которую вели очень неумело и разорительно, ограничивалась лишь ее поверхностью. Но уже проявлялись попытки проникнуть в ее внутренние слои. Начатые еще при Михаиле розыски руды и постройка заводов продолжались и при Алексее, при содействии нескольких иностранцев. Начинается эксплуатация уральских сокровищ и между 1666 и 1670 годами были основаны знаменитые Невенские заводы. Получают некоторое распространение стеклянные, суконные, шелковые фабрики, доставшиеся второму Романову в наследство. Их производство шло лишь на нужды двора, и национальная промышленность не имела к нему никакого отношения. Я вернусь еще к этому вопросу в дальнейшем.
Не лучше было положение и торговли. Один выдающийся экономист этой эпохи, Кильбургер, развивает в предисловии к очень любопытному этюду, посвященному этому вопросу, ту мысль, что, вероятно, сам Бог отнял у жителей Московского государства разум, так как они совсем не пользуются огромными находящимися в их руках богатствами, и это тем более странно, что они обнаруживают до такой степени любовь к занятиям торговлею, что, по его словам, в Москве гораздо больше лавок, чем в Амстердаме. Немецкий ученый очень метко сравнивает торговлю с птицей, которую держат в руке, причем нельзя ни крепко ее сдавить, чтобы не задушить, ни дать ей слишком много свободы, чтобы она не улетела. Что же касается московского правительства, то оно слишком сдавило эту птицу.