Образование государства

Внешние влияния также были, кажется, не чужды этому преждевременному концу. Ордын-Нащокин был приверженцем англичан против голландцев, которых преданный друг Матвеева, Богдан Хитрово, поддерживал своим довольно прочным положением в интимном кругу друзей Алексея. Это соперничество, правда, скорее торговое, чем политическое, тем не менее играло немалую роль в истории изучаемой нами эпохи.

3. Англо-голландское соперничество

Революция 1648 года и особенно смерть Карла I не могли не внести некоторое охлаждение в отношения Москвы с Англией. Этим охлаждением сумела очень искусно воспользоваться Голландия. Посланный в 1745 году в Лондон с вестью о вступлении на престол нового царя, курьер Герасим Дохтуров был немало удивлен, узнав, что короля нет в столице и что «неизвестно, где он». По его возвращении было решено отнять у этих малоосведомленных островитян свободу торговли, которой они пользовались, и благодаря этому произошел форменный перерыв сношений на несколько лет. Москва вступала в сношения лишь с Карлом II и даже оказала ему некоторую денежную помощь.

Прибыв в 1654 году, чтобы объявить от имени Кромвеля о захвате им власти и просить о возобновлении прежних привилегий, дарованных его соотечественникам, Вильям Придо встретил самый нелюбезный прием, причем ему заявили, что польская война не дает возможности царю заниматься коммерческими делами. Посланец между тем узнал, что голландцы в это время от нее вовсе не страдали, а тем более Хитрово, прекрасно умевший ценить голландские экю.

Начиная с 1660 года Москва имела в Нидерландах даже постоянного посла, причем первым на этом посту был англичанин Джон Гебдон, ревностный сторонник Карла II. Обычай постоянного представительства стал общим в это время в сношениях московского правительства со странами Запада. Обмен агентами подобного рода с Польшею состоялся лишь в 1673 году, но уже с 1655 года Павел Алепский указывает на присутствие в Москве консулов Англии, Нидерландов и Швеции.

Посредничество Монка, как это показалось вначале, должно было распространить до отдаленного севера новое влияние в пользу английских интересов. Москва поспешно послала поздравление новому королю, причем ее представитель, князь Петр Прозоровский, был принят в Лондоне с большими почестями и вернул даже без труда все авансы, выданные Карлу II в период революционного кризиса. Но он потребовал большего, не менее «десяти тысяч пудов экю», причем обязался возвратить их московскими товарами. Карл извинился временной скудостью своей казны, обещал позже разделить с царем все, «что он будет иметь», и взамен потребовал со своей стороны того, чего не мог добиться Придо.

Групповой портрет участников русского посольства 1662 года в Англию. Князь Петр Семенович Прозоровский, Иван Давыдов (дьяк), Иван Афанасьевич Желябужский, Андрей Форот (переводчик)

Сделка не состоялась, а попытка Прозоровского начать переговоры с английскими купцами о крупном займе не имела большого успеха. Поэтому в 1664 году граф Карлейль был уполномочен завязать с Москвою прерванное «полюбовное соглашение». Он сильно потратился, взяв с собою жену и детей с целью произвести лучшее впечатление на жителей Московского государства, и сделал это довольно героически ввиду трудностей, даже опасностей, встречаемых еще западными путешественниками на пути из Архангельска в столицу царей.

Но голландцы, поддержанные Хитрово, были настороже. Продавая те же товары дешевле англичан, уплачивая в кассу государя пошлину в пятнадцать процентов со всех ввозимых и вывозимых товаров, особенно же щедро вознаграждая влиятельных лиц при дворе, с тем чтобы они работали им на руку, они сумели отлично устроиться. Карлейлю поставили на вид, что английская компания, пользовавшаяся привилегиями, замешана была в революции, жертвою которой был Карл I; что через некоего Луку Найтингеля король сам выразил желание, чтобы ее лишили ее привилегий, и что отказать людям в том, чего они просят, не есть лучшее средство заставить их сочувствовать себе.

Найтингель был, по-видимому, авантюристом и обманщиком, и Карлейлю нетрудно было убедиться, что в нем сомневались даже в Кремле. «Десять тысяч пудов экю» была такая сумма, которую нельзя было и думать получить от какого-либо из европейских дворов, и благородный лорд легко убедился, что эти шаткие аргументы служат лишь для маскировки настоящих мотивов встретившихся ему затруднений. Препятствия были не таковы, чтобы он не мог их победить, но, как большинство его соотечественников, этот мужественный человек не отличался никакой гибкостью; он дал это заметить, ответив на некоторые нелюбезные поступки еще менее любезными, и уехал, не скрывая своего раздражения.