Образование Маленького Дерева

Это хорошее чувство, радостное и одновременно грустное — апрельский дождь. Дедушка говорил, что всегда испытывает подобное смешанное чувство. Он говорил, что становится радостно, потому что рождается что-то новое, и грустно, потому что знаешь, что нельзя его удержать. Оно пройдет слишком быстро.

Апрельский ветер — мягкий и теплый, как колыбель ребенка. Он тихонько дует на дикую яблоню, пока не раскроются белые, подернутые розовым бутоны. Их запах слаще жимолости, и на него к цветам роем слетаются пчелы. Горный лавр с розовато-белыми лепестками и пурпурными срединами растет всюду, от ущелий до самых вершин, бок о бок с фиалками под названием «собачий зуб» (мне они всегда казались похожими на «язык»), у которых длинные, заостренные желтые лепестки, и из глубины цветка выдается наружу белый «зуб». Потом, когда апрель становится совсем теплым, внезапно ударяет холод. Холод продолжается четыре или пять дней. Он нужен для того, чтобы зацвела ежевика, и называется «ежевичьей зимой». Без него ежевика не зацветет. Как раз поэтому в некоторые годы ежевики не бывает. Стоит холоду кончиться, зацветает кизил, как комья снега над горными склонами, — и в таких местах, где нельзя было и заподозрить его существования: посреди сосновой или дубовой рощи — вдруг — снежный всплеск.

Белые фермеры собирают урожай в садах поздним летом, но индейцы начинают сбор с ранней весны, с появлением первой зелени, и продолжают все лето и до поздней осени, когда собирают желуди и орехи. Дедушка говорил, что леса тебя прокормят, если жить с ними в ладу, а не грабить и разорять.

Так или иначе, требуется и немалая доля работы. Как мне казалось, я был, вполне может быть, лучшим сборщиком ягод, потому что мог забраться в самую середину ягодного места, и, чтобы достать ягоду, мне не приходилось нагибаться. Я никогда слишком не уставал собирать ягоды.

Собирали ежевику, черную смородину, бузину, из которой, как говорил дедушка, получается лучшее вино, чернику и красную медвежью ягоду, в которой я не находил ни капли вкуса, но которую бабушка добавляла в некоторые блюда. Я всегда приносил в своей корзинке домой больше всего медвежьей ягоды, потому что она не годилась для еды, а я довольно усердно ел ягоды, пока их собирал. Дедушка тоже ел. Но он говорил, что ни в коем случае не расходует их понапрасну, потому что в конце концов мы все равно их съедим. И это правильно. Однако есть и ядовитые ягоды, например, ягоды дикого салата, и если их съесть, свалишься мертвее прошлогоднего початка кукурузы. Вообще нужно смотреть, какие ягоды едят птицы, и если они не едят каких-то ягод, их лучше не пробовать.

Во время сбора ягод зубы, язык и весь рот у меня практически непрерывно были темно-синего цвета. Когда мы с дедушкой доставляли продукт, некоторые у магазина на перекрестке делали сочувственные замечания, думая, что я болен. Время от времени у магазина я встречал очередного соболезнующего, который при виде меня приходил в волнение. Дедушка говорил, что эти равнинные шляпы не подозревают, с чем приходится мириться сборщику ягод в горах, и мне лучше не обращать на них внимания. Так я и поступал.

Птицы баловались дикими вишнями — где-то в середине июля, когда солнце прогреет вишни как следует…

Иногда, после обеда, под ленивым летним солнцем, когда бабушка ложилась вздремнуть, а мы с дедушкой сидели на заднем крыльце, дедушка говорил:

— Пойдем-ка посмотрим, не найдется ли чего интересного.

И мы выходили на тропу и садились в тени вишни, прислонившись спинами к стволу. Мы ходили смотреть на птиц.

Однажды мы наблюдали, как одна пичужка выкидывала на ветке коленца, потом добрела до ее края, раскачиваясь, как канатоходец, и шагнула прямо в пустоту. Одна малиновка так развеселилась, что приковыляла, пошатываясь, прямо к нам с дедушкой и вспорхнула дедушке на колено. Она зашипела на дедушку и высказала ему все, что думает. В конце концов она решилась запеть, но голос дал петуха и сорвался, и она оставила эту затею. Пока она ковыляла в кусты, мы с дедушкой так смеялись, что нам чуть не стало плохо. Дедушка сказал, что от смеха у него заболело горло, — которое у меня тоже заболело.

Мы видели красного кардинала, который так объелся вишен, что рухнул на землю, перевернулся кверху брюхом и заснул. Мы положили его в развилку дерева, чтобы ночью его кто-нибудь не обидел.

На следующее утро мы с дедушкой вернулись к этому дереву. Кардинал оказался на месте и все еще спал. Дедушка разбудил его щелчком, и он проснулся в самом дурном расположении духа. Раз или два он бросался дедушке на голову, и дедушке пришлось шлепнуть его шляпой, чтобы он отстал. Он подлетел к ручью и окунул голову в воду… он пыхтел, его тошнило, и он смотрел по сторонам такими глазами, словно собирался поколотить первого, кто попадется ему под руку.

Дедушка сказал, что, насколько он понимает, старина кардинал возлагает на нас с ним личную ответственность за свое состояние, хотя, сказал дедушка, ему следовало бы уже иметь голову на плечах. Дедушка сказал, что видел его раньше — он был давнишний любитель вишен.