Образование Маленького Дерева

Дедушка взял пустой мешок, собираясь убрать его со стола, но внутри что-то стукнуло. Дедушка перевернул мешок. На стол выкатилось красное яблоко. Это был первый раз, когда мистер Вайн вспомнил про яблоко. Выкатилось еще что-то. Бабушка подняла. Это была свеча, и на ней была одна из этикеток мистера Вайна. Бабушка прочитала: «Джон Ива».

За ужином мы ели мало. Дедушка рассказал о нашем походе в поселок; о мистере Вайне и о том, что сказал мистер Тэйлор.

Бабушка задула лампу, и мы сидели у камина в полусвете новой луны, заглядывавшей в окно. Мы не зажигали огня. Я раскачивался в кресле.

Я сказал дедушке и бабушке, что они не должны огорчаться. Я сказал, я не огорчаюсь. Вполне может быть, мне понравится в приюте для сирот, в котором много детей и все прочее в этом роде. Я сказал, чтобы удовлетворить закон, более чем возможно, понадобится совсем немного времени, и я скоро вернусь.

Бабушка сказала, что у нас есть три дня, и потом я должен быть передан закону. Мы больше не говорили. Я не знал, что сказать. Мы все трое раскачивались в креслах, которые мерно поскрипывали, до поздней ночи, и мы не разговаривали.

Когда мы легли спать, я заплакал — в первый раз с тех пор, как умерла мама, — но я заткнул рот одеялом, так что дедушка и бабушка меня не слышали.

В оставшиеся нам три дня мы занимались тем, что изо всех сил жили. Бабушка ходила с нами всюду, в Теснины и к Висячему Пролому. Мы брали с собой Малыша Блю и остальных собак. Однажды утром, когда было еще темно, мы поднялись по высокой тропе. Мы сидели на вершине горы и смотрели, как над кромками гор занимается день. Я показал дедушке и бабушке мое тайное место.

Бабушка просыпала сахар практически во все, что готовила. Мы с дедушкой поедали горы сдобного печенья.

За день до того, как мне было нужно уезжать, я незаметно проскользнул на короткую тропу и спустился в магазин на перекрестке. Мистер Дженкинс сказал, что красная с зеленым коробка старая, и он уступит ее мне за шестьдесят пять центов, которые я ему и заплатил. Я купил дедушке коробку красных леденцов. Она стоила двадцать пять центов, и от доллара, который я получил от мистера Чанка, остался дайм.

В тот же вечер дедушка обстриг мне волосы. Он сказал, что это необходимо, потому что иначе мне может быть тяжело — выглядеть как индеец и все такое прочее. Я сказал дедушке, что мне все равно. Я сказал, что мне бы больше понравилось выглядеть, как Джон Ива.

Я не должен был надевать мокасины. Дедушка растянул мои старые туфли. Он взял кусок железа, вставил в туфли и надавил, отчего кожаный верх выгнулся над подошвами. Мои ноги выросли.

Я сказал бабушке, что оставлю мокасины под кроватью, потому что, вполне может быть, вернусь довольно скоро, и они придутся кстати. Я положил свою рубашку из оленьей кожи на кровать. Я сказал бабушке, пусть она там и лежит, ведь никто не будет спать на моей кровати, пока я не вернусь.

Я спрятал красную с зеленым коробку в бабушкиной корзине с мукой, где она ее найдет через день или два, а коробку леденцов положил в карман дедушкиного пиджака. Он найдет ее в воскресенье. Я вынул из нее только один леденец, для пробы. Леденец был хороший.

Бабушка не пошла с нами в поселок. Дедушка ждал меня на просеке, и бабушка стала на колени на веранде и обняла меня, как обнимала Джона Иву. Я тоже ее обнял. Я старался не плакать, но заплакал — немного. На мне были старые туфли, которые почти не давили, если я поджимал пальцы. Я надел лучшие штаны и белую рубашку. На мне была желтая куртка. В дорожный мешок бабушка положила еще две рубашки, вторые штаны и носки. Больше я ничего с собой не брал, потому что знал, что вернусь. Я сказал бабушке, что вернусь.

На веранде, стоя на коленях, бабушка сказала:

— Помнишь звезду Собаки, Маленькое Дерево? Ту, на которую мы смотрели в вечерних сумерках?

Я сказал, что помню. Бабушка сказала:

— Где бы ты ни был… все равно, где… вечером, когда стемнеет, смотри на звезду Собаки. Мы с дедушкой тоже будем смотреть. И мы будем помнить.

Я ей сказал, что тоже буду помнить. Это было похоже на свечу мистера Вайна. Я попросил бабушку передать Джону Иве, чтобы он тоже смотрел на звезду Собаки. Она сказала, что передаст.

Бабушка смотрела на меня, обнимая за плечи. Она сказала:

— Чероки поженили твоих папу с мамой. Ты будешь это помнить, Маленькое Дерево? Кто бы что ни говорил… помни.

Я сказал, что буду помнить. Бабушка отпустила меня. Я взял свой мешок и пошел за дедушкой. Переходя ручей по бревну, я обернулся. Бабушка стояла на веранде и смотрела. Она подняла руку, потом коснулась сердца и выбросила руку мне вслед. Я знал, что она имеет в виду.

На дедушке был черный костюм. Он тоже надел туфли, и мы оба громко стучали, ковыляя по тропе. Пока мы шли по ущелью, сосны сгибали ветви и хватали меня за руки. Дуб дотянулся пальцами до моего мешка и стащил его с плеча. Куст хурмы уцепился за мою ногу. Ручей побежал быстрее, суетясь и подпрыгивая, а ворона летела над нами и каркала… потом села на верхушку высокого дерева и все каркала, каркала. Все они говорили: