Образование Великорусского государства.Очерки по истории

Великий князь Всеволод Юрьевич правил столь же «самовластно», как Андрей Боголюбский, младших князей он держал подручниками, исполнителями своей воли. В рассказах о нем летописи устанавливается новая политическая терминология: титул «великого князя» последовательно означает «старейшину» среди русских князей[78]; впервые встречаем в них и обращение князей к великому князю: «господине». Как же представлял себе Всеволод постановку преемства власти – после себя? Повествование, которое дает некоторый ответ на подобный вопрос, находим в летописном своде по списку «мниха Лаврентия»; оно вошло в этот свод, видимо, из ростовского источника, так как явно составлено сторонником князя Константина Всеволодовича. Усердное стремление его обосновать право Константина на старейшинство по кончине отца обличает притом полемическое настроение, навеянное борьбой за это право между братьями Константином и Юрием. Сообщая, как в 1206 г. (6714 г.) Всеволод посылал сына своего Константина на княжение в Великий Новгород, этот повествователь вложил великому князю в уста такую речь: «Сыну мой Костянтине, на тобе Бог положил переже старейшиньство во всей братьи твоей, а Новгород Великый старейшиньство имать княженью во всей Русьской земли: по имени твоем тако и хвала твоя: не токмо Бог положил на тебе старейшиньство в братьи твоей, но и в всей Русской земли, и яз ти даю старейшиньство, поеди в свой город». Тут же – изображение в приподнятом, риторическом тоне обстановки поставления Константина на новгородское княжение от руки отца, великого князя: Всеволод вручает сыну «крест честный и мечь» – инвеституру на «пасенье людей своих от противных»; провожают его «вся братья его» все бояре отца его и все купцы (или: все мужи отца его и «вси людье») и «вси посли братья его». Сбитость некоторых черт в этом изложении, например несогласованность личного присутствия братьев Константина и роли их «послов», мешает признать весь рассказ позднейшим риторическим сочинением, а склоняет к мысли, что в нем несколько искаженно отразилась запись, более отчетливая и, вероятно, воспроизводившая нечто действительно бывшее[79]. Торжественно, по этому рассказу, встречают Константина новгородцы «от мала и до велика» с епископом Митрофаном, крестным ходом, ведут его в храм Святой Софии, где и совершен обряд посажения его на стол княжения[80]. Весьма вероятно, что книжник, сторонник Константина, использовал простой рассказ об отъезде Константина в Новгород и его проводах и внес в него ряд многозначительных черт, чтобы создать сцену, которая могла бы соперничать в политической значительности с обстановкой, в какой Всеволод передавал старейшинство Юрию. Существенно не фактическое содержание этой сценки, а вложенная в нее тенденция. Перед нами нечто новое, чуждое Киевской Руси, чуждое и новгородскому летописанию: попытка связать право Константина на великое княжение (на старейшинство не только во всей братье-князьях, но и во всей Русской земле) с его княжением в Великом Новгороде, с тем, что «Новгород Великий старейшинство имать княженью во всей русской земле». Зарождается новая историческая концепция великокняжеской власти, которая, с одной стороны, будет жить в наименовании северно-русским летописанием великого княжения «Владимирским и Великого Новгорода», а с другой – придает особую многозначительность новгородскому преданию о Рюрике, первом князе Русском. Концепция эта, как еще увидим, получила твердую опору в реальном значении, какое имело для великих князей обладание Великим Новгородом.

Но и в данном частном случае в вопросе о Константине и его притязаниях на старейшинство наш книжник не так далеко ушел, по существу, от исторической правды, освещая по-своему отношение к своему князю – его отца Всеволода Юрьевича. Положение Константина при отце было действительно исключительным. В то время как Всеволод держит остальных взрослых сыновей на княжениях вне Суздальщины (в Новгороде, Рязани, Переяславле южном), он Константина отозвал в 1207 г. из Новгорода и «остави у себе», дав ему «Ростов и инех пять городов[81] да ему к Ростову»[82]. Дальнейший ход событий показывает, что тут не было выдела Константину «вотчины» или «удела».