Образования бессознательного (1957-58)

Своеобразное невежество, являющееся одним из измерений ее существа, связано с тем, что для нее кроме речи ничего нет. Когда Арнольф объясняет ей, что другой мужчина целовал ей руки и плечи, а что еще у меня есть''. - заинтересованно спрашивает она. Эта Агнесса — она просто богиня, воплощение разума. Недаром Арнольф теряет на какой-то момент дар речи, когда в ответ на его упреки в неблагодарности, предательстве, отсутствии чувства долга, эта разумница с восхитительно железной логикой отвечает ему:.4 чем я, собственно, вам обязана? Только тем, что вы сделали меня идиоткой? Но тогда расходы ваши себя оправдали'.

Таким образом, в начале пьесы перед нами резонер, противостоящий наивной, простодушной девице, источник же комизма состоит в том, что по мере того, как девица набирается ума, в резонера превращается на наших глазах она, тогда как герой, напротив, преображается в простодушного, который не только вполне недвусмысленно ей, повторяя на все лады, признается в любви, но доходит до того, что заявляет примерно следующее: Ты будешь делать все, что захочешь, — если тебе часом понадобится Гораций, пусть и это будет по-твоему. В конечном счете герой изменяет главному своему принципу — он готов скорее стать рогоносцем, чего поначалу так опасался, нежели предмета своей любви лишиться.

Итак, я утверждаю, что именно в любви достигает классическая комедия своей вершины. Любовь — она здесь. Забавно, что все мы смотрим теперь на любовь исключительно сквозь всякого рода приглушающие ее цвета романтические очки, в то время как на самом деле любовь — это, по сути своей, источник комического. Именно поэтому и является Арнольф подлинным влюбленным — куда более подлинным, чем пресловутый Гораций с вечными его колебаниями. Именно оттого, что с поъо любовь воспринимается теперь в иной, романтической перспективе, так трудно нам стало создать о ней ясное представление. И это факт: чем больше эту пьесу играют, чем больше исполнители роли Арнольфа стараются из нее выжать, тем больше трогает это сердца зрителей, говорящих себе: Сколь глубок и благороден этот Мольер! Мы смеемся над его пьесами, а они должны были бы вызыватьу нас слезы! Комическое в глазах людей едва

ли совместимо теперь с аутентичным, всепоглощающим проявлением любви как таковой. И тем не менее настоящая любовь, та, которая в себе признается и о себе заявляет, — эта любовь комична.

Таков вкратце сюжет пьесы. Надо, однако, сказать и о том, чем она завершается.

А завершается она благодаря глупости третьего героя, Горация, который все время ведет себя как ребенок, вплоть до того, что сам же возвращает ту, которую только что умыкнул, в руки законного се владельца, не сумев понять, что он-то и есть тот ревнивец, что тиранил его Агнессу, — возвращает, именно его выбрав в качестве своего доверенного лица. Но зачем он, этот второстепенный персонаж, здесь вообще нужен? А для того, чтобы проблема предстала перед зрителем в чистом виде: ежечасно, ежеминутно держат Арнольфа в курсе происходящего и тот самый, кто является его соперником, и зеница ока Арнольфа, его воспитанница Агнесса, у которой нет от него секретов.

Эта последняя, как он того и желал, полная идиотка — идиотка в том смысле, что ей абсолютно нечего скрывать, что она говорит абсолютно все, и притом говорит наиболее подходящим образом. Но с первого же момента пребывания ее в мире речи желание ее, несмотря на все могущество воспитательного воздействия, оказывается этому миру потусторонним. Нельзя сказать даже, что оно склоняется к Горацию, которому, без сомнения, уготована в будущем та же участь, которой так страшится теперь бедняга Арнольф. Дело просто-напросто в том, что поскольку сама она находится в области речи, желание ее находится по ту сторону этой области — она очарована словами, она очарована красноречием, и поскольку по ту сторону метонимической актуальности, которую ей пытаются навязать, что-то лежит, она немедленно туда ускользает. Говоря Арнольфу всю правду, она тем не менее его обманывает: ибо поступать так, как поступает она, — это и значит его обманывать.