Читаем Образованщина полностью

Некто Алтаев (псевдоним, статья "Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура" в No 97 "Вестника РСХД)2, признавая это численное умножение, растворение интеллигенции и смыкание ее с бюрократией, все же ищет рычаг, которым бы отделить интеллигенцию от растворяющей массы. Он находит его в "родовом признаке" интеллигенции, якобы отличавшем ее и до революции и сейчас, так что можно признать его за "определение" интеллигенции: что это "уникальная категория лиц", не повторявшаяся никогда ни в одной стране, живущая в "сознании коллективной отчужденности" от "своей земли, своего народа и своей государственной власти". Но не говоря об искусственности такого определения (и не такой уж уникальности ситуации) можно возразить, что дореволюционная интеллигенция (в "веховском" определении) именно сознания отчужденности от своего народа не имела, напротив, уверена была в своем полновластии высказываться от его имени; а интеллигенция современная вовсе не отчуждена от современного государства: те, кто ощущают так - сами с собой или в узком кругу своих, зажато-тоскливо, обреченно, отданно, - не только держат государство всею своей повседневной интеллигентской деятельностью, но принимают и исполняют даже более страшное условие государства: участие душой в обязательной общей лжи. Куда ж дальше? Еще может быть можно остаться "отчужденным", отдаваясь только телом, только мозгом, только специальными познаньями, - но не душой же! Интеллигенция прежняя действительно была противопоставлена государству до открытого разрыва/ до взрыва, так оно и случилось, - об интеллигенции нынешней сам же Алтаев в противоречие себе пишет, что "она не смела выступить при советской власти не только оттого, что ей не давали этого сделать, но и оттого в первую очередь, что ей не с чем было выступить. Коммунизм был ее собственным детищем... в том числе и идеи террора... В ее сознании не было принципов, существенно отличавшихся от принципов, реализованных коммунистическим режимом", интеллигенция сама "причастна ко злу, к преступлению, и это больше, чем что-либо другое, мешает ей поднять голову". (И облегчило войти в систему лжи.) Хотя и в несколько неожиданной форме, интеллигенция получила по сути то самое, чего добивалась многими десятилетиями, - и без боя покорилась. И только ту утешку посасывала втихомолку, что "идеи революции были хороши, да извращены". И на каждом историческом изломе тешила себя надеждой, что режим вот выздоравливает, вот изменится к лучшему и теперь-то, наконец, сотрудничество с властью получает полное оправдание (блестяще отграненные у Алтаева шесть соблазнов русской интеллигенции - революционный, сменовеховский, социалистический, патриотический, оттепельный и технократический, в их последовательном появлении и затем сосуществовании во всякий момент современности).

Покорились - до полной приниженности, до духовного самоуничтожения, и что ж, как не кличка оброзованщины, по справедливости остается нам? Тоскливое чувство отчужденности от государства (годов лппп. с 40-х), своего невольничьего состояния в чужих лапах - это не признак родовой, непрерывный, но зарождение нового протеста, зарождение раскаяния. И большинством же интеллигенции вполне сознается теперь - кем тревожно, кем равнодушно, кем высокомерно - отчуждение от нынешнего народа.

О том, как не размыться в образованщине, как отграничиться от нее и спасти понятие интеллигенции, Много пишет и Г. Померанц (не псевдоним, лицо подлинное, востоковед, имеющий в Самиздате целый том философских эссе в публицистических статей): "самая здоровая часть современного общества", "другого такого прогрессивного слоя не найти"3. Но и он остается в смущении перед морем образовашцины: "Понятие интеллигенции очень трудно определить. Интеллигенция в самой жизни еще не устоялась." (? За 130 лет от Белинского и Грановского не устоялась? нет, после революционного потрясения.) Ему приходится выделять "лучшую часть интеллигенции", это "даже не прослойка, а кучка людей", "собственно интеллигентно лишь маленькое ядро интеллигенции", "узкий круг людей, способных самостоятельно открывать вновь святыни, ценности культуры", даже: "интеллигентность - это процесс"... Он предлагает вообще отказаться от очерчивания контура, границ, пределов интеллигенции, а представить себе как бы поле (в смысле физики): центр излучения (самая малая кучка) - затем "слой одушевленной интеллигенции" - дальше "неодушевленная интеллигенция" (?), которая однако "развитее мещанства". (В старых вариантах той же самиздатской статьи Померанц делил интеллигенцию на "порядочную" и "непорядочную", с таким странным определением: "порядочные люди гадят ближнему лишь по необходимости, без удовольствия", а непорядочные, мол, с удовольствием, и в этом их различие!)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное