Из утраты коллективного представления о будущем проистекают определенные следствия для мира идей. Так, возникают затруднения для философии истории. Если у нас нет более или менее отчетливых ожиданий в отношении будущего, мы теряем ориентиры для оценки значимости тех или иных исторических процессов и линий развития. Тойнби был едва ли не последним, кто выступил с развернутой философией истории. Не иначе обстоит дело с социологией. Легко ли говорить о том, что такое человеческое общество, если мы не имеем представления о том, к чему оно движется? Последняя всеохватывающая социологическая система была опубликована в 60-е гг. Парсонсом. Последний, кто предложил что-то похожее на всеобъемлющую философскую систему, был Карл Поппер, и к концу 60-х его важнейшие труды были уже опубликованы.
Если нет общей цели – нет особой нужды и в общественном мнении. Соответственно, постепенно деградируют призванные его выражать механизмы. Это можно показать на судьбе общественно-литературных журналов. Плохо устроенные общества при отсутствии представления об общем будущем тяготеют к атомизации общественной жизни; ситуацию в более ладно скроенных обществах можно описать как компартментализацию. Люди начинают жить в рамках своих профессиональных корпораций, фирм, групп по интересам.
В новых обстоятельствах и демократические институты обречены на большую или меньшую деградацию[3].
Уместно пояснить, что предложенное в моем эссе описание новейшей (или переходной) эпохи не было односторонне пессимистическим. Например, утверждалось, что при упадке совместной созидательной деятельности «гуманность сохранит важное место в новейшем мировоззрении и даже, так сказать, расширит свое представительство», подчеркивалось, что «современный воспитанный западный человек просто образцово относится к тем, кого ему легко обидеть, – детям и домашним животным». Прогнозировалось, что «при замедлении развития прочих наук… области биологии, тесно связанные с медициной, будут и впредь, хотя бы некоторое время, успешно развиваться; будет открыто немало средств для того, чтобы мы эффективней лечились и жили дольше».
В описании перемен, сопровождающих переход от Нового времени к новейшей эпохе, присутствовало и следующее утверждение, имеющее непосредственное отношение к вопросу о выработке тех или иных образовательных стратегий: «Во имя прогресса и общей светлой жизни всемерно поощрялось знание. Теперь не очень понятно, зачем затрачивать огромные усилия на приобретение знаний» (Панченко 2009, 51). Под знанием, требующим усилий, подразумевалось прежде всего научное – и именно «знание», а не «информация»[4]. Посмотрим, как обстоит дело в современном мире с интересом и уважением к науке.
Показательна вступительная фраза недавней статьи, опубликованной в журнале
Что утверждает современная социология, изучающая общественное мнение посредством опросов, о стремлении к знанию людей постиндустриальных обществ? Ответ, насколько я смог установить, симптоматичен: ее этот вопрос практически не интересует.