Образы детства

Этот человек, возможно еврей, не вызывал у Нелли антипатии. Она жалела его, сама себе в этом не признаваясь. Пронзительное чувство неловкости и так уж отравляло ей каждый урок, а штудиенрат Леман еще и подливал масла в огонь, почитая своим долгом как можно чаще давать сводкам верховного главнокомандования вермахта одобрительный комментарий. Русский немца никогда не победит, говорил он, и Нелли, всем сердцем соглашаясь с ним, однако же невольно спрашивала себя, не страх ли толкал его на такие громогласные заявления.

Ужасно противно—чувствовать, что тебя боятся. Но ведь немыслимо же прямо сказать штудиенрату: Да успокойтесь вы наконец, я вам верю! — и тем навсегда избавить его от страха. Такие слова как раз бы и довели неловкость до предела и выпустили на волю поток взаимных клятв.

Одна молодая женщина, которой тогда еще не было на свете, несколько дней назад мимоходом рассказала тебе, что, мол, ходила в сауну и, насидевшись в тесной кабинке, ночью впервые в жизни увидала во сне, будто ее травят газом. А на руках у нее почему-то был ребенок, ее собственный, хотя на самом деле она бездетна... После этого она так и не смогла вновь пойти в сауну. Глупо, конечно. Но во сне все было невероятно жутко.

Про Генриха Гиммлера известно, что человек он был крутой, пунктуальный, набожный. Точно так же можно было бы охарактеризовать отца Рудольфа Хёсса, первого коменданта Освенцима, чьи записки ты впервые прочла ровно год назад (теперь у нас март 1974-го), притом в больнице, где тебе были предписаны диета, долгие прогулки, занятия спортом, сауна (вот слово, вызвавшее ассоциацию) и массаж. (Сначала на свете должны появиться родители военных преступников, а уж потом сами военные преступники.) Эта книга, которую библиотека выдает лишь в порядке исключения, лежала на белом столике. Чтение затянулось, заодно ты стала проглядывать и другие книги. Врачи, которые обычно следили за тем, что пациенты читают, взвешивали книгу в руке и клали обратно, без возражений. В большинстве они моложе тебя, кой-какие имена, прочно засевшие в памяти твоего поколения, им уже ничего не говорят.

Конечно, едва ли ты подсознательно искала в этой книге средство выбить у себя же из рук работу, вот эту самую работу. Только, на беду, по причине отсутствия пишущей техники тебе пришлось собственноручно делать извлечения из мемуаров коменданта Освенцима, написанных им в течение нескольких месяцев перед казнью, когда онсидел в одной из польских тюрем. Ничего из ряда вон выходящего не случилось, рука не отнялась. Здравомыслящая внутренняя инстанция, цель которой, в частности, разграничивать то, что под страхом безумия путать запрещено, функционировала по-прежнему исправно. Она отделяла описывание от написания, картину того, что бы могло быть, от воспоминания о реально случившемся, прошлое—в меру возможности —от настоящего. А значит, удерживала командные высоты, контролирующие душевное здоровье.

Не в ее власти был скрытый распад от медленного яда отчаяния.

Не могла она предотвратить мелкие сбои, безвредные для конструкции в целом, как-то: определенные сновидения, после которых глаз сомкнуть невозможно; внезапные, непредсказуемые превращения безобидных сцен в нечто жуткое (когда, например, в столовой вочереди к раздаточному окошку прозвучали слова «до того осточертело, впору газом травить»); неотвязные поползновения расклассифицировать весь больничный персонал с точки зрения того, годятся ли эти люди в соучастники массовых преступлений — данное понятие обозначает не только преступления против масс, но и массовое появление преступников и их подручных. Как ни «успокаивали» коменданта Хёсса определенные открытия, прежде всего то, что газ «циклон-Б» пригоден для массового уничтожения людей—впервые он был испытан на 900 советских военнопленных в старом крематории Освенцима,—«Ведь в ближайшем будущем надо было приступать к массовому уничтожению евреев, а ни у Эйхмана, ни у меня до сих пор не было ясности относительно способа умерщвления этих масс. Теперь наконец мы получили и газ, и метод».

Чего ты требуешь от Ленкина учебника истории? Чтобы он остановил бег времени? Передал злосчастную память грядущим поколениям? Воспрепятствовал тому, чтобы всё и вся, в том числе зверство, с годами блекло, стиралось?

Не так давно, точнее ровно две недели назад, в первых числах марта 1974 года, на одном из семейных дней рождения (старые фотоальбомы, воспоминания) твой брат Лутц сказал: Ох этот Эмиль Дунет, попадись он мне тогда... Я его до смерти ненавидел.