В римской Кампанье родилась пейзажная живопись. Местность к северу от Рима, вдоль древней Фламиниевой дороги, еще и теперь часто напоминает Пуссена и Клода Лоррена. Там белеет здание Аква Ачетоза, осененное несколькими старыми деревьями, желтый Тибр плещет на устои Понте Молле, и вид на речную долину, оканчивающуюся голубой вершиной Сорактэ, – это все еще тот вид, который написал Клод Лоррен в своем «Пейзаже с мельницей». Выше по течению за Тор ди Квинто, в том месте, где стоит остерия «Двух мостов», Тибр принимает справа ручей, образующий долину Пуссена. «Валь Пуссино» звучит здесь прекрасно в устах пастухов и других посетителей скромной остерии. И почитатель великого художника Кампаньи с глубоким волнением обращает взгляд к пологим холмам, уходящим вверх по долине, к одинокому зданьицу вдали, которое кажется давно знакомой точкой пейзажей Пуссена. Ближе к остерии, над самой дорогой холмы обрываются скалистым утесом, красным и усеянным пещерами, что заставило назвать его Гротта Росса. Рощица пиний выросла на этом утесе, и мысль, что Пуссен не раз глядел оттуда на Кампанью, заставляет подняться к пиниям и пещерам. Гротта Росса покинута ныне даже пастухами, как была она покинута прежде разбойниками. Но на этом месте Пуссен, быть может, чаще всего стоял лицом к лицу с воскресшей и снова живой мифологией. В этих странных пещерах был естественный дом его фавнов. Игры нимф были так веселы на этих мягких иглах, так свежи в этом речном ветре. Тибр, катящий свои воды по великолепным меандрам, казался отсюда настоящим божеством Кампаньи. В этой реке, в этих пространствах Кампаньи и неба над ней, в этой ленте древней Саларийской дороги и в этом синем холме Кастель Джубилео ничто не умалилось, не стерлось и не погасло со времен Пуссена. Со спокойным сердцем думаешь здесь, что Рим продолжает владеть лучшими своим достоянием – пейзажем Кампаньи.
В пейзаже римской Кампаньи нет ничего расплывчатого и неопределенного. Ее красота – это красота для художника. Величие, строгость и постоянство образов свойственны ей. Стоит выйти за любые ворота Рима, чтобы во все стороны открылись прекрасно составленные картины. Эта природа всегда подчинена законам идеальной композиции. Живописные руины, деревья, расположенные в виде кулис, богатое разнообразие планов, чистые линии гор, замыкающие горизонт, – все эти черты пейзажей Пуссена и Клода подсказаны здесь действительностью. Насыщенные тона зелени и коричневатой земли, золото, светящееся в белых облаках, и глубокая влажная синева неба не столько созданы художниками римской Кампаньи, сколько найдены ими. В Клоде Лоррене художник сочетался еще с лирическим поэтом. Душевный строй его чем-то напоминает Ватто, отличаясь, однако, меньшим драматизмом, большим спокойствием и способностью притихать и прислушиваться. Всегдашняя популярность и понятность Клода объясняется эмоциональностью его искусства. Фантастичность его картин зиждется на глубокой правдивости, инстинктивности, даже на простодушии. Рескин, восстававший против искусственности Клода Лоррена, просто не знал римской Кампаньи.
Эпическое искусство Пуссена более трудно для понимания. Как пейзажист он никогда не был превзойден. Его пейзажи поднимают нас до высоты того сознания, которое рождало мифы. В них воскресает сама земля античного сказания. Отношение Пуссена к римской Кампанье было сложнее, чем отношение Клода. Один стремился выразить в изображениях ее природы свою душу. Другой нашел самую душу этой природы. Маленькие фигурки на картинах Пуссена – это настоящие психеи римского пейзажа. Пуссену удалось то, чего никогда не достигал Клод Лоррен. Несмотря на классические сюжеты многих картин Клода, они не выходят за пределы романтического и мечтательного видения, лишь случайно и отдаленно связанного с античными темами. В лучших вещах Пуссена, таких, как его «сезоны» или наши эрмитажные пейзажи с фигурами, есть волшебно-близкое ощущение классического мира. Его мифология, быть может, единственный случай для нас вздохнуть тем самым воздухом, каким дышали герои и боги античной легенды, увидеть тот мир в полном цвете красноватых тел, пепельно-зеленых лесов, золотистых камней, снежных облаков и хрустальных рек, отражающих лазурь неба.