Образы. Сценарий (25+)

Шумская – «дама, приятная во всех отношениях», несколько старше тургеневского возраста (Чиа Дао ду говорил, что возраст женщины можно определить по длине каблука её туфель – увидим в Сцене «Фарфоровая чашечка»), шатенка с серыми внимательными глазами – вовремя, как говорят специалисты, защитила диссертацию – в 28 лет, знала несколько языков – разумеется, кроме русского, побывала за границей и замужем, работала редактором в издательстве «Вешние воды», курировала «Сермяжную правду», читала лекции в местном университете – «преподдавала», как шутили весёлые студенты, была хороша лицом и стройна телом, продуманно одевалась и чувствовала на себе внимание не только ректора университета. В тоже время, это современный образ Веры из «Героя нашего времени», за которой мчался, загнав коня, Печорин, как за недостижимой и замечательной мечтой. А в русских сказках Шумская – Елена Прекрасная и Елена Премудрая «в одном флаконе», у неё один, пожалуй, недостаток – она не мужчина, и потому имеет особенности, присущие дочерям Евы – это и замечательно. Как показало время, которое никого не лечит (по мнению Чиа Дао ду), в просвещённой и независимой Клеопатре стала накапливаться «критическая масса» тёплого отношения к Комдиву, даже отчасти к его профессиональному «парфюму», на который клюнет и столичная гостья (об этом – в Сцене «Делегация столицы»).

Как-то Шумская задержалась в издательстве, когда другие работники уже ушли. Внизу ещё работало кафе и занял место у входа ночной дежурный. Шумская закрывала дверь кабинета, и здесь же, как рояль в кустах, оказался Василь Иваныч. Он молча зажал Клеопатру в угол, крепко обнял, что она не смогла свободно вдохнуть и поцеловал. Кто-то опять скажет: это цинично и натуралистично. Ну что же делать – бывает, Комдив даже написал с Закруткиным рассказ по мотивам. А Шумская инстинктивно выпалила, как того велит традиция.

Шумская:

– Вы что?.. – Но к выходу они спускались практически рядом – лестница-то одна. Выйдя, пошли к своим машинам: она – здесь же, на Тургенева, у входа в издательство – льгота, он – перпендикулярно, на Салтыкова-Щедрина.

Шумская:

– Василь Иваныч, – что стало неожиданностью для Комдива, – подойдите, пожалуйста. – Он с опаской вернулся. – Ближе. Ещё ближе… Ладно, ступайте. – С сожалением махнула рукой Шумская. – Спокойной ночи…

Комдив:

– Спокойной ночи… – Они сели в машины и поехали домой – каждый к себе. Хотя казалось бы по сюжету Шумской следовало бы обнять посягнувшего Комдива, а Комдиву – прочувствовать и повторить свой демарш, третий раз – контрольно в лоб, но: улица Тургенева, отсвет окон кафе и свет стилизованных фонарей. А дальше? «Будем посмотреть» – пообещал Чиа Дао ду.

* * *

Шумская прочитала, присланную на почту, компиляцию Комдива «Суламифь», прониклась, забыв о некотором присущем автору цинизме и железном лозунге, но не рекомендовала к публикации – хотя бы и с иллюстрацией Natha Truneva – русской художницы, живущей во Франции, из-за большого объёма цитирования, создающего впечатление пересказа. В связи с этим в Сцене «Сон» рассказано о Шумской в гостях у Комдива, нападении Фени и последовавшем «образе любви».

«Суламифь»

Суета сует и томление духа…

(Библия. «Книга Экклезиаста. 1:2, 1:14»)

Всё проходит…

(Соломон)

Некоторые не понимают природной одарённости, лошадиной трудоспособности и неистребимого любопытства и желания испытать всё на себе, Куприна. И во мне просыпается иногда желание почувствовать, как того хотел, милый сердцу, часто пьющий Куприн («Если истина в вине, Сколько истин в Куприне»). Вот что писал он о своих желаниях: «Я бы хотел на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбой, или побыть женщиной и испытать роды…» и «Господи, почему и мне не побыть ямщиком. Ну хоть не на всю жизнь, а так, года на два, на три. Изумительная жизнь!».

«Образ любви» – царский, ветхозаветный, возможно, недостижимый и непостижимый. Замечательный русский писатель Александр Иванович Куприн, как Иван Поддубный, Иван Заикин, Владимир Гиляровский – в беллетристике и жизни…

Положи мя яко печать на сердце твоём,

яко печать на мышце твоей:

зане крепка яко смерть любовь,

жестока яко смерть ревность:

стрелы её – стрелы огненные.

(А.И.Куприн. «Суламифь»)