Обречен на победу

– Значит, десять тысяч у тебя есть, – так же вкрадчиво протянул Астахов.

– У меня, Паша, всегда есть, – довольно ответил хозяин.

– А машину с грузчиками нанять? – спросил Астахов.

– Ты что? – хозяин поперхнулся. – Попрекаешь? А дружба?

– Друга беречь надо, а не разменивать на пятерки, – сказал Астахов.

– Чемпион! Эгоист! – Хозяин встал. – Весь праздник испортил.

– Это верно, – один из молчавших все время спортсменов поднялся. – Николай незатейлив, Павел эгоист, а мы с Витьком просто дураки. Бывает.

Все встали, пошли к выходу, метатель вернулся:

– Не серчай, устали. Живи, радуйся. – И пошел догонять товарищей.

Когда снимали отпечатки с колес его «Волги», Астахов жалел, что нет здесь московского сыщика. «Все-таки, что ни говори, а кто милиционером родился, тот милиционером и умрет», – рассуждал Павел, наблюдая, как работают эксперты. Нины нет, колеса он заменил, ему было спокойно. Так малый ребенок, чиркнув спичкой, видит только завораживающий огонек, пока не пахнет жаром и не будет поздно. И успеют ли сильные руки вынести его в жизнь, неизвестно.

Когда прокурор, выслушав Леонидова и придирчиво прочитав документы, вздохнул и подписал постановление об избрании меры пресечения в отношении Астахова Павла Александровича – заключение под стражу, герой разговаривал с Ниной Маевской по телефону.

В Киеве, как и должно, приняли ее по высшему разряду, поселили в «люксе» на Крещатике, цветы, театр. Красиво. Девушка разговаривала с Павлом милостиво, а он понимал, что все между ними кончено. Почему кончено, он не знал. Внутри было пусто, холодно и спокойно. И хватит сантиментов, пора в Москву, здесь жить больше нельзя, от внимания деградирует; не человек, а бабочка, булавкой пришпиленная.

Заснул Астахов, как обычно, сразу. Сны он видел редко.

Только поднялось солнышко, Город вызвал на свои улицы дворников и поливочные машины, начал умываться, прихорашиваться.

В шесть Астахов выбежал в сквер.

– Паша, привет! – Дворник поднял метлу.

Вернувшись с пробежки, Павел включил магнитофон, совсем тихо зазвучала музыка. Он принял душ, надел тренировочный костюм с буквами СССР на груди – на улицу надевать стеснялся, – начал готовить завтрак и одновременно стол для занятий. Движения его были, казалось бы, осторожными, поставил чайник и сковородку, достал из холодильника масло и два яйца, взял тряпку, перешел в комнату, протер стол, положил стопку учебников, тетрадь и ручку. Вернувшись на кухню, разбил на сковородку яйца, когда в дверь позвонили.

Астахов открыл дверь, на пороге стоял Кепко.

– Петрович! Вот радость! Заходите. Завтракать будем! Какими судьбами…

Анатолий Петрович переступил порог, залепил Астахову такую пощечину, что голова у него мотнулась в сторону.

В комнате Кепко, перекатывая на скулах желваки, сказал:

– Одевайся, едем в прокуратуру.

На кухне горела, чадила яичница.

Как ищут убийцу

Ищут ягоды и грибы, ищут полезные ископаемые, убийцу устанавливают и задерживают. Причем задержание – не есть победа добра над злом. Требуются доказательства, причем неопровержимые, иначе как задержал, так и отпустил, а в личных делах «задержателей» появятся нелестные и не облегчающие их дальнейшую жизнь слова. Поэтому бытующее среди некоторых обывателей мнение – мол, милиции главное схватить и посадить – не соответствует действительности. Любой сотрудник уголовного розыска знает: не задержал преступника – поругают, задержал необоснованно, бездоказательно – изобьют. Человеку свойственно из двух зол выбирать меньшее.

Когда Анатолий Петрович Кепко привел Павла в прокуратуру, старший оперуполномоченный Гуров сидел в соседнем кабинете и рассуждал, что установить убийцу, может, и удастся – как только Астахов заговорит, в конце туннеля появится свет, а вот с доказательствами будет совсем плохо. Трудно предположить, что человек, совершивший убийство с заранее обдуманным намерением, если на него строго и осуждающе посмотреть, рухнет на колени, начнет раскаиваться и писать чистосердечное признание.

Странное дело, о розыске преступников говорят много, а о розыске доказательств практически не говорят. Классическая формула такова: оперативник, обязательно самбист и стрелок экстра-класса, опускает мозолистую руку закона на плечо преступника и говорит: «Финита ля комедия» – то есть конец. Преступление было совершено так-то и так-то, перед выходом на дело преступник ел шпроты, штаны на нем были серые, ботинки одинаковые, запираться бесполезно.

Возможно, так случается, и Гурову просто в работе не везло. Даже в самых очевидных случаях после задержания преступника необходимо было разыскать доказательства. Порой доходило, казалось бы, до парадоксов. Но так только казалось, на самом деле сбор доказательств является не чем иным, как элементарным соблюдением законности.

Ожидая, пока прокурор закончит беседовать с Астаховым, Гуров вспомнил один случай.