Обреченная

И кроме того… если я это сделаю, то помогу Алеку. Дам ему шанс наконец-то взять верх в борьбе против Братства.

Стоит ли ради помощи Алеку совершать преступление? Стоит ли рисковать своей свободой, а возможно, даже жизнью?

Моя практическая натура говорит «нет». Но впервые в жизни я наплевала на практичную сторону своего характера. То, что я чувствовала к Алеку… глубина его отчаяния… все это было для меня важнее, чем логика, осторожность или собственная безопасность. Может, мне следовало предположить, что я сошла с ума, но в глубине души я знала: Алек сделал меня отважнее. Сильнее. Человеком, способным совершить все что угодно.

Человеком, который это совершит.

Я медленно произнесла:

— Принести вам что-нибудь красивое из той большой шкатулки, мисс Ирен?

— Чудесно. — Ирен, даже не глянув в мою сторону, бросила мне ключ.

Так что я отперла шкатулку и выбрала красивую нитку жемчуга.

И украла. Клинок Инициации.

Глава 16

В последний час перед вечером меня неожиданно освободили от моих обязанностей. Мрачное утреннее настроение Ирен, вероятно, было признаком надвигающейся болезни, и к вечеру она легла в постель.

— Вы уверены, что не хотите переодеться к обеду, мисс? — Я погладила ее по ноге, чтобы хоть немного успокоить. Господь свидетель, ее мать этого не сделает.

— Не хочу. — Она уткнулась лицом в подушку, голос звучал приглушенно. — Увидимся утром.

По правилам мне полагалось перед уходом отметиться у Хорн, но она обязательно скажет, чтобы я дождалась леди Регину. А леди Регина потребует, чтобы Ирен оделась и пошла на обед. Но если я уже уйду, ее милость ничего потребовать не сможет, так что я сберегу нервы и свои, и Ирен.

Я точно знала, о чем нужно позаботиться прежде всего. В этом я поклялась себе сразу, как украла Клинок Инициации, но не думала, что мне так скоро выпадет возможность. Но куда идти?

Повернувшись к иллюминатору, я увидела мягкий розовый свет — последний час перед закатом, последний час свободы. Я знаю свое предназначение.

Я вышла на палубу первого класса. В форме горничной я оставалась невидимкой среди блестящей толпы знати. Ни один из них не узнал во мне элегантную девушку вчерашнего дня; те, кто бормотал в мою сторону восхищенные комплименты, теперь смотрели сквозь меня. Я передвигалась между ними, как тень в солнечном свете. Тяжесть кинжала в кармане придавала сил, я почти хотела, чтобы Михаил бросил мне вызов. Но он не появлялся. Полагаю, присосался к Лейтону как пиявка. Хотелось бы мне оказаться рядом с ними в Нью-Йорке, когда они откроют шкатулку и обнаружат, что кинжал пропал, — просто увидеть, как самодовольная ухмылка исчезнет с лица Михаила.

Потом я подумала о том, что последует дальше, — убийственная ярость. Вот пусть Лейтон с этим и разбирается.

Продвигаясь в сторону носа, где ярче всего светит солнце, я увидела у поручней высокий худощавый силуэт с растрепанными на ветру волосами. Алек! Черный как ночь костюм превращал его в своего рода тень. Он упивался солнечным светом, в полной мере проживая последний час в облике человека. Собственно, я так и предполагала.

Я медленно приблизилась. Возле нас никого не было, но, хотя я шла молча, а звук моих шагов наверняка заглушался ветром, Алек меня услышал. Может быть, меня услышал волк.

— Тесс, — произнес Алек, не оборачиваясь.

— Алек.

Я хотела прикоснуться к его плечу, к спине, но эти последние несколько дюймов, разделявшие нас, внезапно превратились в огромное расстояние, которое я не могла преодолеть.

— Ты спрашивала моего отца, не убийца ли я.

— Он сказал, что не знает этого.

Алек поник головой:

— Нет.

Детский смех заставил нас обоих оглянуться. Женщина в тонком кружевном белом платье вела к поручням трех своих маленьких дочерей, тоже в кружевах и лентах, как и их мать. Я спросила:

— Где мы можем поговорить?

— Иди за мной.

Алек повел меня на корму, в комнату с белыми, искусно декорированными стенами и толстыми коврами на полу; взглянув на полки, заставленные книгами в кожаных переплетах, я поняла, что это корабельная библиотека. Белые греческие колонны придавали комнате потусторонний вид. Элегантные, наполовину задернутые шторы превращали свет позднего дня в насыщенное золото. В этот час, когда начинались вечерние развлечения, в библиотеке не было никого, кроме нас. Мы с Алеком снова остались наедине.

— Габриэль была моим единственным верным другом в Париже, — начал Алек, — Иногда она казалась мне сестрой, которой у меня никогда не было. Необузданной, такой, что осмелилась пойти на сцену, завести дурную компанию, делать такие вещи, которые шокировали моего отца, и все-таки оставаться доброй в душе. — Уголки его губ тронула печальная улыбка, словно он думал о маленькой девочке с хвостиками, а не об искушенной актрисе. — Я привык думать, что если бы и мог рассказать правду о себе кому-нибудь, кроме отца, то только ей. Лучше бы я это сделал. Если бы я все честно рассказал Габриэль, она бы меня боялась. И смогла бы уберечься. Она осталась бы жива.

— Вот почему вы вернулись из Америки в такой спешке. Вы боялись, что вас свяжут с убийством Габриэль.