Обреченная

Чуть менее популярная, но часто употребляемая.

– Моя дочь училась в Пенсильванском университете.

Ого…

– Моя сестра – историк искусств.

Еще раз ого…

– Я преподаватель, а у моих студентов экзамены.

Возможно, все они провалятся, потому что ты не можешь засунуть стандартную форму в сортировочную машину.

– У меня через неделю операция на спине, и мой хирург уже не может изменить график. Процесс закончится к тому времени?

Может, и да, но скорее нет.

– Моя мать была жертвой жестокого преступления, так что вряд ли я могу быть среди присяжных на этом процессе.

Наверное, ты прав.

– Я не верю в смертный приговор.

А я верю.

– У меня в прошлом году была гистерэктомия[22].

Я тебя понимаю, потому что…

– Я ненавижу власть.

Понятия не имею, что с тобой делать, и адвокаты тоже.

– Да пристрелите ее, мне все равно! Я верю в смертный приговор.

Привет, обвинение!

– Я офицер полиции. Я такое каждый день вижу.

И снова привет, обвинение.

– То есть я мог бы поступить, как велит закон, если б мне сказали, но я не знаю, смогу ли поступить, как велит закон, если мне скажут. Вы понимаете, что я имею в виду?

Я – нет. Правда.

– Да всех их на стул! Чтоб поджарить, как бекон.

Не надо уж такой театральщины.

– Я неравнодушен к женщинам.

И?..

– Я неравнодушна к мужчинам.

И еще раз – и?..

– Поджарить, как бекон! И на хлеб! И на масло!

А теперь ты сентиментальничаешь.

– Моя фибромиалгия[23] обостряется, если я сижу дольше трех часов. У меня справка.

Ради бога…

– Я тоже преподаю естественные науки.

Логично.

– То есть если судья скажет, что все свидетельства ведут к одному вердикту, я буду вынужден поддержать его. Но я не могу, понимаете? А вы понимаете, что я имею в виду, адвокат?

Я до сих пор не понимаю.

– А у меня еще и геморрой.

Приятного времяпрепровождения.

– Да пусть сгорит, как масло!

Уже смешно, честное слово.

– А если я просижу с моим геморроем на одном месте дольше сорока пяти минут, у меня начнутся боли в прямой кишке, поэтому я не могу быть присяжным.

Звучит неплохо.

– Я выхожу замуж на следующей неделе.

Ну и с богом.

– Понимаете, судья, я вот о чем. При моем геморрое у меня задница отвалится в буквальном смысле.

Смешно.

– Хорошо, я могу следовать закону, да. Если закон говорит, что смертный приговор – это нормально, стало быть, нормально. Но верю ли я в это? Не знаю. Не знаю. Нет, вряд ли. Да, могу. Могу. Я могу. Все нормально. Я могу. Я могу следовать закону. Да. Я буду действовать по закону.

Слишком податлив. Прости, защита.

– Я – прихожанин церкви Отца нашего Спасителя. Мы не верим в смертную казнь.

Пока-пока.

– Нет, мне очень жаль, адвокат. Все же я думаю, что не смогу действовать по закону. Ничего?

Ничего.

– Я служил в армии снайпером.

Ой!

– Моя мать больна, и я каждый день ее навещаю.

Впечатляет. Свободен.

– На следующей неделе я еду в отпуск в Индию. Если не поеду, потеряю кучу денег.

Ни капельки мне тебя не жалко.

– Пожалуйста, я… у меня с сердцем непорядок. И я видел вчера обвинителя в антикварном магазине. И я думаю, что ходил в школу с протоколисткой суда. В детский сад, пятьдесят лет назад, где-то в Западной Филадельфии. И я мормон. Мы не верим в смертный приговор. Ну, двенадцать лет назад был мормоном. Теперь я католик. Нет, я еврей. Ортодоксальный. Вы понимаете, верно? Я никак не могу быть беспристрастным.

Конечно. Конечно, это абсолютно ясно.

Судья?

* * *

Я смотрела от стола защиты на все эти неуклюжие оправдания. Мелодичное священнодействие, как прелюдия к моему диссонансному интермеццо, увековечивающее систему, которая чаще работает, чем нет.