Обреченная быть счастливой (СИ)

Федя выскочил из квартиры, даже не затворив дверь. В его душе клокотала ярость, только Лиля могла привести его к подобному состоянию. Как только она появилась в его офисе, Жаров испытал все возможные эмоции: от безудержной радости до тягостной муки, от яростного раздражения до растапливающей душу и сердце нежности. И все это был один человек: Лилия Лебедева - виновница его бессонных ночей, терзаний, постоянного возбуждения и отчаяния.

Она видела в нем только друга, старого, доброго Феденьку, на плече которого можно выплакаться, но теперь даже этого она не делала. Она повзрослела, стала независимой, но осталась такой же хрупкой и ранимой. И сейчас постоянно убегала от него, заставляя, охотится за ней, переживать и бояться, что никогда больше не увидит ее. Федя сто раз проклинал свою неразделенную любовь. Ему стало казаться, что, наконец, она увидела в нем мужчину, и он стал ей нравиться, а потом Лиля убежала. Возможно, он ее неоправданно обидел и унизил перед Жанной, но ведь это не повод увольняться. Жаров винил себя и за то, что она пошла работать кондуктором, жила в конуре, а главное - чуть не погибла.

Дни текли медленно. Жаров, не спрашивая меня и не советуясь, отвозил и забирал Тори из садика, доставлял продукты, даже порывался готовить, но это было уж слишком. Я рассердилась, он обращался со мной как с тяжелобольной, хоть моя рана зажила и остался лишь слегка красный рубец, который будет всегда напоминать мне о том, как я была близка к смерти.

- Жаров! - воскликнула я. - Ты, что себе позволяешь, ты взял меня на содержание?

Федя не обращал на меня внимание, разгружая еду в холодильник, его ухмылка меня просто взбесила.

- А ну перестань изображать из себя благотворительный фонд! - Я уже выздоровела и возвращаюсь на работу.

Жаров медленно поднялся, его глаза загорелись и стали суровыми.

- На какую работу? – тихо спросил он.

- На свою, - вздернула я голову, - и ты не имеешь права мне запрещать.

- Ты не вернешься в эту клоаку! - угрожающе сказал он.

- Вернусь! - Я не собиралась возвращаться туда, но мне захотелось дерзнуть, чтобы погасить его диктаторские замашки.

- Нет!

- Да!

- Ты испытываешь мое терпение, - рыкнул Федя, - а оно не безгранично.

- И что ты можешь сделать? - не переставала я. - Запереть меня в квартире? Ха! Жаров, ты возомнил себя Господом Богом!

- Мое терпение на грани, - Федя стал приближаться, и мне почудилось, что он сейчас перекинет меня через колено и отшлепает как маленькую девочку. Во мне поднимался нервный смех, я стала отступать, понимая, что он может так сделать.

- Ты смешон, Жаров, - блефовала я. - Ты не можешь запереть меня и указывать, что мне делать.

- Все кончилось!

- Что кончилось? – хлопнула глазами я, потеряв нить дискуссии.

- Терпение! - Жаров резко притянул меня и жестко поцеловал, сминая мои губы, причиняя боль.

Это было наказание, его рот повелевал, укрощая, главенствуя. Из моей груди вырвалось, что-то похожее на всхлип, он не хотел доставить мне удовольствие, его поцелуй был яростным, жестким, грубым.

Он отстранился и нагло усмехнулся. Я стояла, дрожа с распахнутыми глазами, еще не пришедшая в себя.

- Ты будешь делать то, что скажу я, - твердо сказал он, - пока не станешь на ноги, а потом… Потом делай что хочешь.

Так это не было проявлением чувств, это была демонстрация его силы? Меня охватило смятение. Он даже не понимал, что даже такой грубый поцелуй разбудил в моем теле сладостные ощущения, заставил вспомнить о том, что я женщина. На мои глаза набежали злые слезы, мне хотелось ударить его или поцеловать.

- Убирайся к черту! - крикнула я. - Пока я здесь живу, ты не имеешь права врываться ко мне. Убирайся Жаров! Оставь меня в покое! Никогда больше не приходи! Исчезни из моей жизни!

Жаров побледнел, но больше ничего не сказал, а просто ушел. Федя выполнил мое желание, оставил меня в покое, он всегда делал все, что я просила. Не приходил, не звонил, я рыдала в подушку, проклиная свой язык, слова, которые сорвались в гневе и которые была не в силах вернуть. Может уничтожен последний шанс на счастье? Снова плюнула в лицо единственному человеку, никогда не бросавшему меня в трудную минуту.

Я все делала как по написанному сценарию, переделывая все по дому, отводила Тори в сад, забирала ее, кормила, купала, укладывала спать и со следующего утра начинала все сначала.

А вот мои вечера были «верхом разнообразия». Иногда я просто включала телевизор и смотрела в потолок, вспоминая Федю. Иногда смотрела в окно и думала о Жарове, но чаще я рыдала в подушку из-за того, что мечтала о нем. Получался как бы замкнутый круг, все мои мысли возвращались к Феде.

Этот день был не лучше остальных. Как всегда я выкупала дочь, мыльная пена была везде, когда мой чертенок заканчивала принимать ванну. Мне приходилось еще полчаса приводить все в порядок, но разве это имеет какое-то значение, когда ты видишь довольное личико своего дитяти. Обычный ритуал продолжался, Тори выбирала сказку и я читала ей, пока утомленные глазки не закроются, и она не засопит, свернувшись клубочком.