Обреченная быть счастливой (СИ)

Федя слегка колебался, но все же отвез ее домой к Александру Лебедеву, а сам вернулся на работу, которую он так поспешно покинул, узнав о родах Лили, забросив свои дела, чтобы находиться рядом с ней. Целых пять часов он ехал без остановки, что увидеть ее и нашел в столь жалком состоянии. Он готов был убить Лебедева, растерзать на мелкие кусочки за то, что тот жалел себя, позабыв о жене, о его цветочке, который он лелеял столько лет, надеясь взрастить взаимную любовь. А остался только Федькой – верным другом. Его руки крепко сжимали руль, побелевшие костяшки пальцев, казалось, прорвут кожу. Нога вдавливала педаль газа до самого пола, Федя понимал, что ведет себя глупо, рискуя своей жизнью, но его чувства рвались наружу, затмевая все разумные мысли. Все слова и действия Лебедева говорили об его эгоизме, и Жаров сильно сомневался, что такая девушка как Лиля, выросшая в любви и доброте, сможет быть счастливой в этом абсурдном браке, где каждый может уйти, хлопнув дверью и оставить своего законного супруга, сердце которого истекает кровью. И хоть нельзя увидеть эту сердечную рану, но боль, которая написана на личике Лили, нельзя не заметить. Как же тогда человек, клявшийся ей в любви и названный ее мужем, может оставить в столь тяжелый час это ранимое, хрупкое существо?

Федя знал, что ничего не в силах сделать, и его смерть не принесет Лиле счастья. Стрелка на спидометре медленно поползла вниз, Жаров взял себя в руки.

Глава 5

К моему большому удивлению Саша приехал домой вечером и спросил приготовила ли я ужин, больше не было произнесено ни слова. Он смирился, и в душе я праздновала победу, которая отдавала горечью. На дочь он даже не взглянул, продолжая игнорировать ее присутствие и только крики малышки вызывали на его лице презрительную гримасу, а мое сердце созвучно сжимала тоска по счастливой семье, которой у нас, скорее всего, уже не получится.

Дни тянулись безумно медленно, не принося ничего хорошего. Послеродовая депрессия накатилась на меня как цунами, нарушая тонкую грань моей выдержки. Я боролась с ней как могла, недосыпания сделали меня нервной и язвительной. Саша отказывался чем либо помогать с дочерью, и его не волновало, что я валюсь с ног.

Иногда ночью, мой сон был таким крепким, что порой я не сразу слышала плач голода Тори. Правда пинок Лебедева и его грубые окрики, чтоб она заткнулась, сразу же выводили меня из тумана сна. Я дошла до того, что стала все делать как робот, у меня не хватало сил даже принять ванну, с жирной головой и красными воспаленными глазами я походила на зомби. Мне было трудно принять чью-то помощь, я знала, что родители и мои и Сашины души не чаяли во внучке, но она была такой крошкой и оторвать от себя было страшно, навязчивая мысль, что тогда я ее больше не увижу, преследовала меня всегда. Только приход Жарова привел меня в чувство. Когда он меня увидел, в его глазах проскочила жалость, а этого я стерпеть не смогла или не захотела.

- Не смей на меня так смотреть! - крикнула ему я. - Я тебя не звала в гости, если что-то не нравится, то проваливай.

Он отреагировал не так как я ожидала, в его словах не было ни капли сочувствия.

- Ты видела, во что ты превратилась? – его голос был сухой, и в нем я уловила презрение. - С твоих волос можно скоро жир собирать для жарки, а пахнешь ты, скажу я тебе, - он помахал перед носом рукой, и мне захотелось его стукнуть. – Так что, Лиля, ты немедленно примешь душ. Сейчас же, а потом мы поговорим!

От обиды и злости я набросилась на него с кулаками, била куда придется, а он стоял, даже не стараясь меня остановить, мои руки уже горели, мне страшно представить что стало с его грудью, сплошной синяк. Моя истерика как стремительно началась, так и закончилась, я устало опустила руки.

- Полегчало? – Федя ласково улыбнулся и обнял за плечи. - Давай я приготовлю тебе ванну. Пойдем, дорогая.

Да мне и самой стало себя жаль: я осознавала, что этот месяц превратился для меня в кошмар. Я хотела сказать Феде, что не могу оставить дочь, но он мягко прервал меня, и пообещал, что присмотрит за ней.

Ощутить себя чистой было раем, вода немного смыла с меня усталость и я впервые после роддома вздохнула полной грудью. После ванны я почувствовала сильный голод, уловив чудесный аромат горячей яичницы. Но когда я пришла на кухню, то грудь сдавило от совсем иных мыслей: Жаров в переднике с Тори на руках колдовал, накрывая на стол одной рукой. Это выглядело так по-домашнему, по-семейному, что невольные слезы набежали на глаза.

- Ты выглядишь намного лучше. Тори я накормил, сейчас укачаю и уложу спать, а ты пока кушай, кушай.

Я услышала, что Федя ходит по комнате, что-то напевая тихим шепотом малышке. Я мгновенно расправилась с едой, и буквально на секунду положила голову на руки, как сон окутал меня своей пеленой. Сквозь дремоту почувствовала как Федя подхватил меня на руки и куда-то понес. Я тогда подумала, что он невероятно силен, хотя и такой худой. А потом очутилась на мягкой кровати и все потеряло всякий смысл: я спала, чистая, сытая и почему-то счастливая.