Обреченное королевство

— Кое-что неподходящее.

— Но умное?

— Сама умная мысль никогда не покажется выразительной, если высказана в неподходящий момент, Ваша Светлость. Это была глупость.

— И ты заменила ее пустым комплиментом. Мне кажется, что ты неправильно поняла то, чему я пытаюсь научить тебя, дитя. Я не хочу, чтобы ты молчала. Быть умной — хорошо.

— Но если бы я ее произнесла, — сказала Шаллан, — я бы оскорбила короля и, возможно, смутила и запутала. Он и так знает, что люди говорят об его неспособности быстро думать.

Джаснах фыркнула.

— Пустые слова. От глупых людей. Но, возможно, ты поступила мудро, хотя имей в виду, нужно не удушать свои способности, а направлять их в правильное русло. Я бы предпочла, чтобы ты думала о чем-то умном и одновременно подходящем.

— Да, Ваша Светлость.

— Кроме того, — добавила Джаснах, — скорее всего, Таравангиан бы просто рассмеялся. В последнее время он, кажется, чем-то озабочен.

— Значит, вы не находите его неотесанным? — с любопытством спросила Шаллан. Сама она не считала короля неотесанным или глупым, но у такой умной и образованной женщины как Джаснах могло не хватить терпения на подобных людей.

— Таравангиан — замечательный человек, — сказала Джаснах, — и стоит сотни самопровозглашенных знатоков светских манер. Он напоминает мне моего дядю Далинара. Серьезный, искренний, интересующийся.

— Светлоглазые обвиняют его в слабости, — сказала Шаллан, — и только потому, что он поддерживает хорошие отношения со всеми остальными монархами, боится войны и не имеет Клинка Осколков.

Джаснах не ответила и выглядела озабоченной.

— Ваша Светлость? — подтолкнула ее Шаллан, идя к своему столу и наводя на нем порядок.

— В древности, — наконец ответила Джаснах, — человека, принесшего мир в свое королевство, считали бы великим героем. А сейчас над ним насмехаются, как над трусом. — Она покачала головой. — Все так изменилось, и это должно устрашить нас. Мы могли бы сделать намного больше с людьми вроде Таравангиана, и я требую, чтобы ты никогда, даже мимоходом, не называла его неотесанным.

— Да, Ваша Светлость, — сказала Шаллан, наклонив голову. — А вы действительно верите во все то, что сказали? О Всемогущем?

Джаснах какое-то время молчала.

— Да. Хотя, возможно, я переоцениваю свою убежденность.

— Движение Самонадеянных риторической теории?

— Да, — сказала Джаснах. — Оно и есть. Теперь мне надо быть поосторожнее и не поворачиваться к тебе спиной.

Шаллан улыбнулась.

— Для настоящего ученого нет запретных тем, — сказала Джаснах, — и не имеет значения, насколько уверенно он себя чувствует. Я еще не нашла убедительной причины для того, чтобы присоединиться к одному из девотариев; но это вовсе не означает, что так будет всегда. Хотя каждый раз после спора, вроде сегодняшнего, моя убежденность становится крепче.

Шаллан закусила губу.

Джаснах заметила.

— Ты должна научиться управлять собой, Шаллан. У тебя на лице написаны все твои чувства.

— Да, Ваша Светлость.

— Ну, выкладывай.

— Ваш разговор с королем был не совсем честным.

— Почему?

— Из-за его, ну, вы сами знаете. Ограниченных способностей. Он все замечательно чувствует, но не может привести такие доводы, которые привел бы человек, хорошо знающий теологию Ворин.

— И что же это за доводы?

— Я сама не слишком хорошо знаю эту область, но, как мне кажется, вы обошли стороной самую жизненно важную часть спора.

— И какую?

Шаллан приложила руку к груди.

— Наше сердце, Ваша Светлость. Лично я верю, потому что чувствую что-то, быть может, близость к Всемогущему, мир, который приходит, когда я живу согласно вере.

— Сознание само способно на ожидаемые эмоциональные ответы.

— Но вы же не будете спорить, что наши дела — и то, как мы чувствуем разницу между правильным и неправильным, — определяющий атрибут нашей человечности? Вы использовали нашу врожденную моральность, чтобы доказать свою точку зрения. Но как вы можете пренебрегать моими чувствами?

— Пренебрегать ими? Нет. Смотреть на них со здоровой долей скептицизма? Возможно. Твои чувства, Шаллан, — даже самые сильные — твои собственные. Не мои. А я чувствую, что потратить жизнь, пытаясь заслужить благосклонность невидимого и непостижимого существа, наблюдающего за мной с небес, в высшей степени бесполезное занятие. — Она указала на Шаллан своим пером. — Но твое искусство в риторике возросло. Мы сделаем из тебя ученого.

Шаллан даже улыбнулась от удовольствия. Похвала Джаснах стоила дороже изумрудного брума.

Но… но я не собираюсь становиться ученым. Я собираюсь украсть Преобразователь и сбежать.

Ей противно было даже думать об этом. Придется преодолеть себя, и она вообще старалась не думать о том, что заставляло ее чувствовать себя неуютно.

— А теперь поторопись с портретом короля, — сказала Джаснах, поднимая книгу. — У тебя слишком много другой, настоящей работы.

— Да, Ваша Светлость.

На этот раз, однако, рисовать было трудно; голова гудела от тревожных мыслей.

Глава тридцатая Невидимая темнота