Обреченное королевство

— Быть больным не так уж плохо, — лениво сказала Шаллан. — Ты вспоминаешь, что еще жив, и начинаешь бороться. А когда болезнь в разгаре, нормальная здоровая жизнь кажется чудом.

— А ты не испытываешь чувства эйфории? Принося приятные чувства и радость тем, кого заражаешь?

— Эйфория проходит. Она длится обычно очень недолго, и мы проводим больше времени, предвкушая ее, чем наслаждаясь ею. — Она вздохнула. — Посмотри на меня. Сейчас я расстроена, но занятие любимым делом способно вдохнуть в меня силы и вдохновение.

Он задумчиво посмотрел на ее книги.

— Мне казалось, что тебе нравится учиться.

— Раньше. А потом в мою жизнь ворвалась Джаснах Холин и доказала, что нечто приятное может быть и скучным.

— Вижу. Она что, суровый наставник?

— На самом деле нет, — призналась Шаллан. — Но я очень люблю гиперболы.

— А я нет, — сказал он. — Это ублюдки заклинаний.

— Кабзал!

— О, извини, — сказал он и поглядел вверх. — Извини.

— Я уверена, что потолок прощает тебя. Но чтобы привлечь внимание Всемогущего, ты должен вознести молитву.

— Я много чего ему должен, — сказал Кабзал. — Что ты сказала?

— Ее Светлость Джаснах не суровая учительница. В ней все прекрасно. Блестящая, красивая, загадочная. Я счастлива быть ее ученицей.

Кабзал кивнул.

— Я бы сказал, что она совершенная женщина, за исключением одной мелочи.

— Ты имеешь в виду, что она еретичка?

Он кивнул.

— Для меня это совсем не так плохо, как ты думаешь, — сказала Шаллан. — Она редко говорит о своей вере, только если ее провоцируют.

— Значит, она стыдится.

— Сомневаюсь. Просто тактична.

Он посмотрел на нее.

— Тебе не надо беспокоиться обо мне, — сказала Шаллан. — Джаснах не пытается убедить меня перестать верить.

Кабзал, помрачнев, наклонился вперед. Он был старше ее — молодой человек лет двадцати пяти, уверенный в себе, серьезный, искренний. Практически единственный мужчина, близкий ей по возрасту, с которым она когда-нибудь говорила без докучливого надзора отца.

Но он был ардентом. И, конечно, ничего из этого не выйдет. Или?..

— Шаллан, — мягко сказал Кабзал, — разве ты не видишь, как мы — особенно я — озабочены? Ее Светлость Джаснах — очень могущественная и влиятельная женщина. Мы все боимся, что ее идеи заразят многих.

— Заразят? Мне показалось, что ты считаешь источником болезни меня.

— Я никогда так не говорил!

— Да, но я притворилась, что говорил. А это одно и то же.

Он нахмурился.

— Шаллан, арденты очень беспокоятся о тебе. Мы отвечаем за души детей Всемогущего. А Джаснах портит души всех, кто общается с ней.

— Кого? — Шаллан заинтересовалась по-настоящему. — Других учениц?

— Я не в таком месте, чтобы мог сказать.

— Пойдем в другое.

— Я тверд в своем решении. Я не могу сказать.

— Тогда напиши.

— Светлость… — сказал он страдальческим голосом.

— Ладно. — Она вздохнула. — Могу уверить тебя, что моя душа совершенно здорова и ничем не заражена.

Он уселся, потом откусил еще один кусок хлеба. Она обнаружила, что снова изучает его, и снова рассердилась на свою девчоночью глупость. Вскоре она вернется домой, и если и увидит его, то только из-за своего Призвания. Но ей по-настоящему нравилось его общество. Здесь, в Харбранте, он был единственным, с кем она могла свободно говорить. И довольно симпатичным; простая одежда и выбритая голова только подчеркивали его мужественное лицо. Как и многие молодые арденты, он коротко стриг бороду и держал ее в полном порядке. Он говорил приятным голосом и был хорошо начитан.

— Ну, если ты так уверена в своей душе, — наконец сказал он, повернувшись к ней, — тогда, возможно, я смогу заинтересовать тебя нашим девотарием.

— Я уже состою в девотарии Чистота.

— Чистота — не место для ученых. Слава, которую они поддерживают, не имеет ничего общего с твоими занятиями или искусством.

— Девотарий, которому ты принадлежишь, не обязан сосредотачиваться на твоем Призвании.

— Однако было бы замечательно, если бы они совпали, верно?

Шаллан подавила гримасу. Девотарий Чистота — как и можно было предположить по названию, — учил, как подражать честности и благотворности Всемогущего. Арденты девотария не знали, что делать с ее увлечением искусством. Они всегда хотели, чтобы она рисовала только «чистые» предметы, вроде статуй Герольдов или Двойного Глаза.

И этот девотарий выбрал ей отец, конечно.

— Я спрашиваю себя, не сделала ли ты выбор по незнанию, — сказал Кабзал. — В конце концов менять девотарий разрешено.

— Да, но разве это не похоже на вербовку новых рекрутов? Выглядит так, как будто арденты сражаются из-за новых членов?

— Действительно, на это смотрят косо. Прискорбный обычай.

— И все равно ты пытаешься?

— Иногда я ругаюсь тоже.

— Не заметила. Ты очень странный ардент, Кабзал.

— Тогда ты удивишься. Мы совсем не такие скучные, как кажемся. За исключением брата Хабсанта, конечно; он проводит все время, приглядывая за всеми нами. — Он заколебался. — На самом деле он действительно может быть скучным. Даже не знаю, видел ли я его улыбающимся…

— Мы отвлеклись. Ты действительно пытаешься переманить меня в свой девотарий?