Обреченные

Если ваши родители не исполнили свой долг и не познакомили вас с ассортиментом веществ, оборот которых ограничен, позвольте, вас просвещу я. Прогрессивные мать с отцом не оставили простора моему детскому воображению. Ни насчет облизывания высушенных на солнце жабьих шкурок. Ни насчет занюхивания банановой кожуры, запеченной и смолотой в желтый порошок. Пока другие родители старательно приобщали разборчивых отпрысков к кассуле с изюмом или гуляшу с брюквой, мои постоянно внушали: «Мэдди, милая, не допьешь стакан рогипнола, тирамису на сладкое не получишь». Или: «Выйдешь из-за стола, только когда съешь последний кусочек фенициклидина».

Дети по всему свету тайком скармливают шпинат или брокколи домашним питомцам, так и я украдкой совала своим кодеиновые таблетки. Наша бедная собачка не могла спокойно обитать в конуре – ее то и дело возили на реабилитацию. Даже моего морского ангела, Альберта Финни, пришлось высушить, поскольку я вечно бросала ему в аквариум перкодан. Бедный мистер Финни.

Кетамин, милый твиттерянин, – торговое название гидрохлорида. Это анестетик, который связывается с опиоидными рецепторами в головном мозге. Чаще всего его назначают пациентам и животным для подготовки к операции. Он снимает боль у тех, кого зажало в машинах при страшных автокатастрофах, – настолько он сильный. Если нужен кетамин, ты можешь либо купить его за огромную сумму наличными у лабораторий из стран «третьего мира» через их подпольную сеть, которую контролируют мафиозные синдикаты в Индонезии и Мексике, либо подрочить Рафаэлю, нашему садовнику в Монтесито.

Изначально кетамин – прозрачная жидкость, но ее можно нанести на противень и высушить до состояния зернистого порошка. Ах, воспоминания… как часто входила я на кухню у нас дома в Амстердаме, Афинах или Антверпене, а мама – в жемчуге и переднике в цветочек – доставала поднос душистого, свежеиспеченного Чудесного К! Вонь метамфетаминовой лаборатории – запах электролита и кошачьей мочи – навевает на меня те же уютные воспоминания, что на моих сверстников – аромат шоколадного печенья.

Толчешь крупинки в мелкий белый порошок и просто занюхиваешь, как кокаин, – эйфорический приход длится примерно час. Бон аппетит. Впрочем, не то чтобы я пробовала. А вот опять же наша бедная собачка, Дороти Баркер, и недели не прожила в трезвости.

В номере 6314, словно демонстрируя все вышесказанное, мистер Кресент Сити склоняется над столиком. Одна рука отводит косу, чтобы та не смахнула заначку порошкового К, другая зажимает ноздрю, вторая ноздря проходится вдоль дорожки. Будто фермер, вспахивающий грязное поле, он заканчивает одну бороздку и принимается за следующую. Когда его нос очищает стеклянную поверхность, мистер Кресент Сити, все еще согнувшийся пополам, на мгновение замирает. Не поднимая головы, он говорит – глухо, в столик:

– Не бойся, мертвая девочка… Я профессионал. Так я зарабатываю на жизнь. – Его руки обмякают. Коса падает. – Парадокс: чтобы жить, я должен умирать.

С этими словами мистер Охотник за головами духов заваливается вперед и лицом пробивает стеклянную столешницу.

21 декабря, 8:35 по восточному времени

Аве Мэдди

Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)

Милый твиттерянин!

В номере 6314 мертвое пугало развалилось посреди брызг разбитого кофейного столика. Как ни странно это звучит, я не в первый раз один на один с мертвецом, лежащим у моих ног в окружении осколков. Терпение – скоро все прояснится.

Как описать то, что происходит дальше? К настоящему времени я успела отбыть наказание в аду. Я сражалась с демонами и тиранами и стояла на вершинах скал, созерцая величественные океаны телесных жидкостей. Пока я была жива, меня носили по воздуху «Гольфстримы» из Брисбена в Берлин и Бостон, а раболепная прислуга усердно скармливала моему жадному рту чищеные виноградины. Я наблюдала (впрочем, равнодушно), как моя мать летит на спине сгенерированного компьютером дракона в замок из поддельных рубинов и драматично замедленным движением отпивает диетическую колу. Однако все это не подготовило меня к следующему. Я обхожу лежащего мистера Кресента Сити и присаживаюсь, чтобы рассмотреть получше. Пол усыпан осколками армированного стекла. Скрученный листок – обложка из журнала «Парад» – выскользнул из носа и теперь медленно разворачивается, цветком распускаясь среди искристых крупинок. Моя мама – эталон волос, зубов и человеческого потенциала для всех и вся на свете. И я, бич ее существования.