Обреченные

Идея замести следы не приходила мне в голову. Не приходила, пока, лежа в кровати, я не подумала о книге «Бигль» и о запачканной рубашке. Об орудии убийства. Прямоугольник лунного света заливал через окно почти всю дальнюю стену. Под испытующим взглядом луны я выкарабкалась из-под стеганых одеял, надела свои лучшие очки номер два, присела на колени возле кровати, запустила руку между матрасом и пружинами и вскоре вытащила книгу, обернутую в изобличавшую меня рубашку. Даже в неверном свете на ткани виднелись пятна: одно побольше, другое поменьше; они тянулись совсем рядом друг с другом, напоминая матерчатую карту Галапагосских островов. Страницы в середине «Бигля» – в районе Огненной Земли – слиплись. Я подцепила краешки ногтями и, как судмедэксперт, отделяющий отпечаток, осторожно разъединила листки. Бумага была тяжелой, клейкой. Страницы разошлись с тем же звуком, с каким корейский косметолог сдирал с маминых ног восковую полоску, – со звуком невероятной боли.

Из гостиной долетел бабушкин голос: «Понятно, – сказала она. – Хорошо, мэм».

Я открыла книгу тем же движением, каким разворачивают занавески, и узрела психологический тест из темных пятен – сравнительно симметричных, оттого что страницы были сомкнуты, и похожих на бабочку… или на летучую мышь-вампира. Пока глаза определялись, остальная часть меня видела белый силуэт по центру. Узкий, вытянутой формы, он указывал прямо на меня. Черные в лунном свете пятна при другом освещении были бы красными. Днем они станут кровью. А призрачный силуэт в центре – пустота, ничто – был их внутренним контуром.

Я все еще стояла на коленях у кровати, когда донесся шелест – это ахнула бабушка. И тут же, на выдохе она сказала в трубку: «Спасибо. Буду через двадцать минут».

Силуэтом в центре «Бигля» был отпечаток мертвого Папчикова достоинства. Когда в коридоре раздалась тяжелая поступь, я захлопнула книгу. Еще шаг с небольшим – и я сунула перепачканную рубашку поглубже в корзину с бельем. Еще два шага – я упрятала книгу под подушку и прыгнула в кровать к мишкам, которые пахли мамой. К последнему шагу у двери мои глаза уже были закрыты. Я изображала глубокий мирный сон, когда ко мне в дверь постучалась правда.

21 декабря, 9:25 по центральному времени

Дедоубийство

Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)

Милый твиттерянин!

В ночь, когда пропал Папчик Бен, бабушка повезла меня в больницу выяснять то, о чем полиция отказывалась говорить по телефону. То, что я уже знала. За рулем бабушка прикуривала одну сигарету от другой и бросала окурки в окно – рыжие метеорчики сыпали искрами в темноте; так падающие звезды пророчат смерть. Самым диким в той поездке мне показалось сидеть впереди рядом с водителем. Меж тем мы следовали за светом наших фар в мрачное будущее.

Мне хотелось прочитать бабушке лекцию насчет разбрасывания мусора, пассивного курения и того, как это осуждается обществом, однако я решила к ней не приставать. Этой женщине, замученной рутиной, вот-вот предстояло стать вдовой. Мелодрама, без сомнения, разыграется перед толпой незнакомцев в прозекторской у какого-нибудь судмедэксперта. Бабушка наверняка рухнет без сознания как есть: в ситцевом переднике, выцветшем домашнем платье и с тлеющей сигаретой в уголке изможденного рта.

По обеим сторонам шоссе тянулись поля, временами фары выхватывали из темноты грязных коров в драных, никудышных шкурах.

Я же для ночной вылазки надела фланелевый пижамный костюм розового цвета, поверх, шиншилловое полупальто – вышло гламурно, в духе «мисс Чикса Подстилкинс», – а на голые ноги – розовые пушистые тапочки-кролики с ушками и глазами-пуговками. На мой наряд бабушка почти не взглянула. Все ее мысли уже находились в десятке миль впереди, в отделении «скорой», и дожидались ее прибытия.

Наш путь лежал мимо злополучного дорожного островка, и я видела, как полицейские машины, плотно встав вокруг туалета, заливают светом фар приземистое уродливое здание, будто сцену. В этом сиянии полицейские напоминали актеров, которые попивают кофе из бумажных стаканчиков и нехотя разыгрывают свои роли. Папчиков пикап с треснутым стеклом и заклеенной задней фарой по-прежнему стоял на парковке, только теперь окруженный барьерами и перекрученными гирляндами полицейской ленты. Люди толпились снаружи баррикад и пялились на грузовичок, как на Мону Лизу.