Обреченные

– Насилуют! – Я топаю ножищами пятидесятого размера и воплю: – Помогите! Насилуют!

Меня преследуют полицейские, дюжина крепких рук вот-вот вцепится в спину.

Я спотыкаюсь, давление падает, и я валюсь на пол.

Сатана созерцает мое унижение и смеется – беззвучно, как все персонажи Айн Рэнд[20]. Привязанный к нему синий призрак смотрит непонимающе. Я кричу:

– Остановите его! Он – Дьявол!

Меня хватают, руки резко отдирают от мускулистой и волосатой препубертатной груди, беспощадно выставляя ее напоказ.

– Мэдисон Спенсер сказала вам неправду! Она лжет! – воплю я. Кружится голова, груди, чтобы стыдливо зардеться, не хватает крови, от холодного кондиционированного воздуха обнаженные соски твердеют. Я верещу: – Все перестаньте материться!

Агония мучительна, милый твиттерянин. Даже смех Сатаны пахнет метаном – особенно он. Наконец мое великанье сердце останавливается, и наступает тьма.

21 декабря, 10:29 по тихоокеанскому времени

Ужасное отступление

Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)

Милый твиттерянин!

Когда в следующий раз кто-нибудь чуткий и пытливый спросит, веришь ли ты в жизнь после смерти, последуй моему совету. Изображающие интеллектуалов умники из демократической партии, чтобы отсеять идиотов из своих рядов, задают громкий вопрос: «Верите ли вы в загробную жизнь?» или «Существует ли, согласно вашему мировоззрению, жизнь после смерти?» Как бы они ни сформулировали свой надменный вопрос, поступи так: просто взгляни им в глаза, саркастически фыркни и парируй: «Откровенно говоря, лишь провинциальные невежды верят в смерть».

Разреши поделиться одним случаем из моей прежней жизни. Как-то раз в Ньюарке, или в Нюрнберге, или в Нагасаки мы собирались ехать на съемки, и кинокомпания прислала идеально неподходящую для этого машину. Вместо элегантного черного «линкольна» подогнали сверхдлинный лимузин, изнутри отделанный гирляндами с пурпурными огоньками. От ковра на полу несло дезинфицирующим средством. Сила этой вони была прямо пропорциональна числу незамужних девиц, которых стошнило на сиденья «лонг-айлендом» и мужским семенем. Хуже того, у машины барахлил то ли аккумулятор, то ли генератор, то ли батарея, или что уж там могло не держать заряд. Короче говоря, в итоге мы с мамой и папой стояли на обочине шоссе где-то в стране «третьего мира» и ждали, пока автомобильные реаниматоры, прибывшие с командой срочной эвакуационной помощи, пытались электрошоком запустить сердце лимузина с помощью жуткого на вид зажима для сосков. Сколько гнусной машине ни делали дефибрилляций, она не заводилась; не хотели и мы с родителями возвращаться в бугорчатый салон, остро пахнущий телесными жидкостями.

Ровно то же я чувствую, глядя сверху на несуразный труп бедняги Харви Пиви. Его снова подвело сердце, и вот он, неуклюжий шофер, чья душа последовала за Сатаной, лежит на негигиеничном ковре лос-анджелесского аэропорта. Медики кричат: «Разряд!» – тело подбрасывает от удара, но возвращаться в эту гадость я уже ни за что не стану.

– Везунчик, – произносит голос. Ко мне подходит синий дух мистера Кресента Сити, и мы вместе смотрим на труп Пиви.

– Где твое тело? – спрашиваю я и оглядываюсь, но ни в одном пластиковом кресле не вижу тряпичной куклы с передозом. Небольшая очередь из трех или четырех человек выстроилась у туалета для инвалидов. У меня, даже у засмертной, мысль о походе в общественный туалет вызывает ужас. – Отдельные туалеты – только для калек.

Кресент кивает косматой головой на труп:

– Слышала, что он сказал? Перед смертью он назвал тебя лгуньей.

Вообще-то лгуньей себя назвала я. Только говорила я ртом Пиви.

– Слышала.

– Наверняка он уже в раю, – с сомнением говорит Кресент.

Я не отвечаю.

Кресент Сити вполголоса затягивает: «Бля… бля… бля…» – и напевает без остановки.

Тот случай с провонявшим лимузином… в ту поездку на съемочную площадку в глушь Анголы, Алжира или Аляски представитель по культурным связям местного задрипанного правительства плакался нам, что партизаны перехватили партию излишков сыра из США, а потеря этого жизненно важного источника протеина и других питательных веществ означает, что каждая деревня в регионе теперь голодает. Прямо там, на обочине захолустного шоссе, мама устроила мозговой штурм. Почти не задумываясь, она щелкнула наманикюренными пальцами, и на ее лице появилось выражение «О!». Блестящая идея заключалась в том, чтобы достать мобильный и заказать в роскошном ресторане обед для двух миллионов беженцев. Она улыбнулась культурному представителю и спросила, есть ли у кого-то из голодающих ограничения на какие-либо продукты.

Проблема решена.

Вот такой, милый твиттерянин, я и не хочу быть.

Сумасшедший мистер Кресент – его кетаминовый призрак – все бубнит свое «бля». Я говорю ему:

– Перестань.

Его синяя фигура уже тает, и он умолкает.

– Иди, – велю я, – забери свое тело и отвези меня к маме. Мне надо рассказать правду.