Обреченные

Рану удалось освободится ближе к ночи, когда дикари праздновали победу, разжигая костры и распивая дамас рядом с притихшими жителями деревни, а валлассарские мужчины хватали женщин и насиловали прямо в снегу или на голой земле у костров. Когда-то то же самое делали воины Ода Первого в деревнях Валласса. Ран помнил, как это было, еще с самого первого своего похода. Помнил, как блевал собственными кишками, когда впервые зарубил мечом валлассара, и из того посыпались внутренности. Да, он тоже убивал, но он никогда не трогал женщин и детей. Его личное табу.

Он не мог смотреть на это дикое насилие вокруг, его это сводило с ума. Пополз по снегу, стараясь не привлечь внимание к хлеву, где оставил котомку. Надо уходить из этого гиблого места, идти в Нахадас через лес, сообщить своим о том, что Даал уже близко к сердцу Лассара. Ран пробрался к сараю и замер, услышав женские крики и брань на валлассарском. Выглянул из-за открытой двери и увидел, как один из дикарей навалился на женщину, которая извивалась под ним и дергала ногами, хрипя и пытаясь сбросить с себя ублюдка, пока тот ритмично двигал задом с приспущенными штанами и бил ее кулаком в лицо и в грудь, а рядом валялся мертвый астран с развороченной топором грудиной. Тианец, неслышно ступая, подошел к трупу, не спуская глаз с насильника, выдернул топор из тела и опустил на спину валлассара. С низким хрипом тот дернулся и рухнул на женщину, придавив ее своим весом.

Ран наклонился и яростно отбросил тело подонка в сторону, с ужасом глядя на женщину — она уже была мертва. Валлассар задушил ее веревкой, концы которой теперь развевались на ветру и шуршали, цепляясь за сено. Смотрящий наклонился и прикрыл ей глаза двумя пальцами. Затем он стащил одежду с мертвого валласара и переодел его в свои одеяния, а сам натянул вещи дикаря. В плаще смотрящего из Равана далеко не уйти, когда вокруг проклятые валлассары рыскают.

Нашел свою котомку и хотел выйти из сарая, как вдруг услышал писк где-то у стены под стогом. Расшвырял сено и увидел младенца. Тот шевелил ручками и ножками, умудрившись каким-то образом размотаться. Странно. Но ребенок не плакал, он смотрел на Рана серо-зелеными глазенками и хватал сам себя за пятки.

Ран вначале попятился назад, а потом поддался какому-то порыву и, завернув ребенка обратно в тряпку, поднял на руки и прижал к себе.

— Тихо-тихо, малыш Валанкар. Никто тебя теперь не обидит. В Тиан тебя заберу. Домой к себе. Сыном мне будешь. Наверное, твоя мать этого бы хотела…

Ночью Рану удалось скрыться из осажденной деревни с помощью хозяина постоялого двора, у которого остановился монстр в железной маске. Старик провел смотрящего до самого леса и дал с собой хлеба и солонины.

— Если пойдешь, ориентируясь на большую звезду, три дня с привалами до Нахадаса идти будешь. Как истекут трое суток, выходи из леса и ищи дорогу, она прямо в город приведет. Если снегом занесло, в противоположную сторону от леса иди. Первым знаком для тебя будут разрушенные ворота старой цитадели, если к ним выйдешь, то до Нахадаса уже рукой подать. Ступай. Предупреди, что лихо пришло в наши земли.

— Да храни тебя, Иллин, добрый человек.

Быстро сказал Ран и скрылся со своим живым свертком за деревьями.

ГЛАВА ПЯТАЯ. РЕЙН. ОДЕЙЯ

Сивар опять дала мне зелье, проклятую мериду, разбавленную еще какой-то дрянью. Отвратительное жгучее пойло, от которого лопаются сосуды в глазах, а через время каждая проклятая и грязная фантазия становится явью, превращается в жаркое, сводящее с ума марево похоти и разврата, которые я так жаждал, и именно с НЕЙ, и ни разу не взял и десятой доли того, о чем выл и стонал мой голодный волк, снедаемый желанием покрывать это молочно-белое тело снова и снова. Ни одна валласская шлюха не заменяла мне ее. Я трахал их пачками, сотнями. И не насыщался. Ни на грамм. Возвращался в свои покои, обхватывал вздыбленный член и кончал, едва представлял себе ее острые удлинившиеся под моими пальцами соски или розовую плоть под своими губами, или свой член поршнем, вбивающийся в ее красные складки и блестящий от наших соков, пока она воет, стоя на четвереньках, и покорно прогибает спину под моими ударами. Проклятье какое-то. Держался неделями, вел войско, проливал реки лассарской крови, а потом срывался и упивался дамасом до полусмерти, чтобы не мерещилась мне, не снилась, не казалась. Чтоб не хотелось пальцы резать до костей, потому что тронуть не могут. Дали слал к Саанану, всех слал. В зверя превращался. Вышвыривал полумертвых шлюх за дверь и, закрыв до боли глаза, сжимал голову ладонями…пока не полз к Сивар и не просил дать мне…дать избавление от мучений. И моим наркотиком была не мерида. Старая мадорка говорила, что это связь. Связь моей крови и ее. Нечто, не поддающееся определению. Некий яд, проникший в мою кровь от ниады и заразивший ее зависимостью.