Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

Макар поставил и внес самовар, мрачно, но привычно, как будто ничего не говорил он вчера Федору и ничего не случилось, однако за чай сел он вместе с греком, дул на блюдечко, старательно обкусывая кусок сахару, и только изредка взметывал волчьи глаза то на брата, то на толстого гостя.

А Кариянопуло, как твердо решившийся человек, был настолько ясен, что и не замечал мрачности обоих братьев, и, багровый от горячего чая, хлопал по плечу Федора и говорил:

- Молодой чиловэк - усе ест!.. Дом да ест, хозяйс да ест, дело да ест, ден-га да ест!..

- Все есть, - отозвался Федор.

- А жжо-на нет!

- Жена... Жены пока нет, - подумавши, отвечал Федор.

- Нет?!. О-е!.. Па-асиму нет?

Покачал головой укоризненно и продолжал победно:

- Мене так... сситай: мать да ест... жжона... Одна дочь там. Керчь ест - замуж... два дочь мене... сына жонат... Там... Балаклава... Три сына мене...

Говоря это, он загибал пальцы и, наконец, на десятый, большой на правой руке с прочнейшим черным ногтем, указал серебрящимся подбородком:

- Э-нук!

- Внука уж имеешь! - безразлично отозвался Федор.

- Одна! - подтвердил грек, сияя, и Федор почувствовал наконец, что это - покупатель серьезный, и сказал:

- Раз, ежели ты так расширился во все стороны, то на земле жить не должно быть тебе страшно.

- За-сем страшно? - приосанился грек. - Нет! - мигнул правым глазом и развернул плечи еще шире, как индюк.

Под конец чая, когда он, выпив шестой стакан, положил его на блюдечко боком и начал креститься, даже Макару стало ясно, что каменоломни он решил купить.

Но Кариянопуло зачем-то спросил о доме:

- Страхован?

- Застрахован, а как же... Гореть когда еще будет; а страховку каждый год вноси, - отозвался Федор.

- М-много? - с большим любопытством спросил снова грек, скользя глазами по обоим братьям.

Макар негодующе поглядел на Федора, когда тот сказал правду; в таких случаях он так привык удваивать просто из бахвальства, что и теперь не утерпел сказать:

- Я штраховку взносил, значит, я и знаю сколько: четвертной билет почти что еще прикинь, тогда как раз будет.

- Разве повысили на этот год? - покосился на него Федор, когда грек погрузился в медленные расчеты, опустив глаза.

- А ты думал как? - ответил Макар сурово. - Цена дома должна рость, а штраховка стоять?

У грека были четки на левой руке, и он даже на них что-то прикидывал, как на счетах. Наконец, вздохнул облегченно, и то, что он сказал, не сразу понял Федор и совсем не понял Макар.

- Чужаям земля поехал, - своя дорога нельзя копай... Так я говорю?

- Гм... Раз там дороги удобные... в чужой стране этой...

Но грек ухватил Федора за руку очень теплой толстой рукой и продолжал, вдохновенно тыкая в стол пальцем:

- Лошадь купил, - но-га бешать, да?.. Голова не надо, - засем? Овес кушай?.. Го-ло-ва, пф, вон! Так бывает?

И Федор понял, наконец, что Кариянопуло думает купить все его дело вместе с домом, и в доме этом, им любовно устроенном, но так ненужном Наталье Львовне, разместить все свое большое гнездо.

Когда ушел грек совещаться с Яни Мончаковым и другими греками, сказал Федору Макар:

- Я все твои шутки вижу наскрозь!.. Смотри!

- То есть, что это я смотреть должен? - уже не удивился Федор.

- Я тебе - брат, конечно, ну, я тебе еще, - имей это в виду, кампаньон!

- В чем это? За чаем со мной компанию делаешь?

- Не в чае, а во всем нашем деле!.. А в каком таком деле? - в каменном... И, конечно, дом этот, какой ты продавать хочешь, не твой он дом, а наш обчий.

- Вот оно что! - не удивился Федор. - Это кто же тебе, дураку, сказал?

- Все это знают, всем известно, - кого хочешь спроси! Пятьсот рублей моих в это дело вложено, окромя того - труд мой!.. Федор с девками на машинах катает, сырость разводит, а Ма-ка-ар... Макар, он все дома, все при деле, все блюдет!.. Ни одной копейки Макар не упустит, - вот как!.. Ни в карты, ни в бильярты... как, скажем, Федор...

- Да ты получил эти свои пятьсот, черт стоеросовый, или нет? крикнул Федор.

- Ко-г-да же это? - протянул Макар ехидно и жилистую шею вытянул вперед и упрямый угловатый подбородок поставил вбок.

- Вре-ешь!.. Врешь, брат!.. У меня расписка цела! Через две недели тебе твои пятьсот отдал!.. А тебя, дурака, из пьяной канавы потом подобрал, как ты кузню свою пропил!.. Все знают!

- Рас-пис-ка?.. Цела?.. Вот чудное дело! - тянул Макар. - Та расписка, какой даже и не было!

И Федор вспомнил, что действительно не было расписки, а был какой-то листок, на котором он сам отмечал, у кого и сколько у рабочих на карьере взял он тогда денег, чтобы получить подряд на поставку камня; записал и то, что у Макара взял пятьсот рублей. А когда уплачивал долг, просил всех расписываться на этом листке; и все ставили на его записке кресты, крючки и кое-какие буквы: поставил и неграмотный Макар кляксу. Бумажку эту долго носил в кошельке Федор, потом она изветшала за семь-восемь лет и, должно быть, просто развеялась по кусочку.