- О том, что лечебница моя, - я, впрочем, называю ее пансионом, а не лечебницей, - вполне бесполезна, как вы выразились, я бы во всяком случае не сказал так решительно, - ведь он, этот пансион, только что начал существовать, судить о нем, полезен он или нет, во всяком случае преждевременно... Преждевременно. Да! Запущенные нервные болезни, как вы их сами назвали, нельзя вылечить в две недели... Цель, какую я преследовал прежде всего, изоляция больных от их семейных, изъятие их из той обстановки, в которой болезнь их развивалась, прогрессировала беспрепятственно... Внушение? Да, оно применялось только в виде советов. Я не гипнотизер и пассами никакими не занимаюсь. У меня была идея, - скажу проще - мысль о том, что даже простой отдых, даже глубокий, долгий сон способен значительно восстановить духовные силы, - из этой мысли я исходил... Повторяю, я не буду утверждать, что добился уже блестящих результатов, но для этого очень мало времени было в моем распоряжении...
Так как в это время Худолей смотрел исключительно только на одного о. Леонида, то больной страхом перед тяжелым грядущим священник, решительно загоревшийся как-то весь изнутри, даже поднявшись со стула и приложив руку к сердцу, сказал, обращаясь к Максименко:
- Заявляю от лица всех, здесь отдыхающих, что мы от души благодарны почтенному Ивану Васильичу! Мы здесь у него нашли и приют, и ласку, и ободряющие нас слова, - вот что нашли, а не лекарства, какими нас пичкали и дома, не холодные души, - что души, когда в лекарях нет души! Прекрасная душа Ивана Васильича - вот что являлось нашим главным лекарством!
- Доктор хорош бывает только тогда, когда больной ему верит, - а в Ивана Васильича мы верили, - вставил с места Синеоков.
- И продолжаем верить, - дополнил Дейнека.
А Дивеев сказал с большой искренностью в голосе:
- Если даже принять нас всех за сумасшедших, а заведение это за маленький сумасшедший дом, то, мне кажется, что... гораздо лучше находиться здесь, чем в настоящем сумасшедшем доме. Или, например, в тюрьме... Верно, верно... Я только что выпущен из тюрьмы, - знаю!
Можно было улыбнуться такой горячности одного из больных, но пристав Литваков не улыбнулся, а, напротив, нашел в последних словах Дивеева повод к тому, чтобы влить в разговор, ставший для него нежелательным, несколько охлаждающих слов.
- Вот, кстати, насчет тюрьмы, - начал он, обращаясь к Худолею. - Вы принимаете тут к себе всяких, а разве вам дано это право? Вот, например, выпущенный из тюрьмы на поруки попадает к вам, - хорошо-с, он признан больным, почему, конечно, и выпущен. Ну, а допустим, вот другой, Иртышов некто, - ведь он - политический, а у вас он тут находит тоже, как вот сказал сейчас батюшка, и приют и ласку. Как же так приют и ласку, если он - не больше как политический преступник, по которому, может, целая каторга плачет или даже хотя бы ссылка в Восточную Сибирь?
- Этого Иртышова уж нет среди нас больше, - сказал о. Леонид.
- Я вижу, что теперь-то нет, однако же был и провел сколько-то времени, - только чуть глянув на о. Леонида, но обращаясь по-прежнему к Худолею, продолжал пристав. - Вопрос, почему же все-таки вы его приняли, если знали, что он политический.
- Что он - политический, этого я не знал, - ответил Худолей.
- А почему же вы не навели о нем справки у нас, в третьей части? допытывался пристав.
- А почему же не арестовали его вы, если знали, что он политический? - полюбопытствовал не Худолей, а Синеоков.
- Это уж позвольте нам знать, почему, - недовольно сказал Литваков. Мы знаем, когда арестовывать и кого арестовывать. Но вы, должен вам поставить это на вид, отвечаете за тех, кого вы тут приютили, - обратился он к Худолею.
- Ведь Иртышов был прописан у вас в домовой книге? - спросил Худолей Прасковью Павловну.
- А конечно же прописали его, как и всех, Иван Васильич, как же можно иначе? Если угодно, я могу и домовую книгу показать, - заволновалась Прасковья Павловна.
- Что там домовая книга! - пренебрежительно заметил пристав. - Из домовой книги полиция, конечно, могла узнать что именно? - Что он у вас значится на жительстве. Однако вот пришел я, допустим, чтобы его накрыть, ан его уж и след простыл! Вот какое дело...
- Вы его не выписали, Прасковья Павловна? - спросил Худолей просто так, для поддержания разговора.
- Только что хотела выписать, как они пришли, - оправдалась Прасковья Павловна.
- Да ведь дело не в том, что записали - выписали, а в том, что вы его приняли, а называется это укрывательством, - намеренно строгим голосом подвел итоги пристав. - Вас бы надо было за это, если по всей строгости закона поступить, привлечь к судебной ответственности, ну да уж начальство решило пока что к этому не прибегать, а знаете ли, вот и с медицинской точки зрения, по определению врачебной управы... Одним словом, придется нам написать тут у вас акт о закрытии этой вашей лечебницы... Вот какое дело.