Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

Невольно подражая ей, то есть тоже отгородившись ладонью, Алексей Иваныч сказал коротко и четко:

- Пансион прикрыла полиция.

- Вот как! По-ли-ци-я!

О частностях этого дела она уже не спрашивала: слова "полиция" было для нее довольно. Сама же она, передав Федору насчет закрытия пансиона, добавила:

- Ничего, пусть живет тут. Ему же будет, мне кажется, лучше, а то ведь возле него были совсем чужие люди, - поди-ка привыкай к ним... Я думаю, он нам мешать не будет, а?

Макухин же отозвался на это:

- А если ему работу какую-нибудь дать, то лучше всяких пансионов ему это помочь может.

- Ну, какую же ему работу дать можно! - усомнилась Наталья Львовна, однако Макухина точно осенило:

- Ведь он - архитектор, что ты! Пусть строит!.. Эх, если бы я архитектором был, сколько бы красивых домов я понастроил!

Наталья Львовна приложила руку к его лбу и сказала ему на ухо, но серьезно:

- Ты не пей, Федя, больше, - тебе вредно.

А в это время Павлик чокался с Алексеем Иванычем, налив ему стаканчик портвейна.

Алексей Иваныч боялся, что Павлик начнет его спрашивать о чем-нибудь, что ему самому неприятно уж было вспоминать, но тот ни о чем не спрашивал, только угощал его, точно сам был хозяином в этом доме, и расхваливал то вино, то пирог, то майонез, то отбивные котлеты.

Между делом он сказал ему:

- Надеюсь, вы опять поселитесь на нашей горке, Алексей Иваныч? Это было бы очень хорошо.

- Неужели?.. Что же в этом хорошего? - так же между делом, усердно занятый едой, спросил Алексей Иваныч.

- С вами мне лично всегда было интересно говорить, - признался Павлик, на что отозвался Алексей Иваныч с виду рассеянно:

- Вот как? Интересно? А я этого и предположить не мог.

Полковник сказал ему из-за спины Павлика:

- А шоссе-то ваше, как вы уехали, пришло в упадок: никаких работ там больше не ведут.

- Ах, это на берегу которое? Вот как, - не ведут? - удивился Алексей Иваныч. - Скажите, пожалуйста! А почему же так?

- Не ведут, нет, - я там недавно был и никаких рабочих не видел, подтвердил полковник. - А почему именно, - не имею понятия.

- Да ведь там же этот, как его... староста здешний, - Иван Гаврилыч, - припомнил Алексей Иваныч.

- Никого нет, и никакого старосты я не видел.

- Староста тут, ведь он - жулик, - вступила в разговор слепая.

- Это не наше дело, - попытался отстранить ее полковник, но она обрадовалась случаю поговорить, - ведь долго молчала.

- Как же так не наше? Вполне наше, раз мы тут живем уже столько времени... А что жулик, так что же тут такого? Он на то и староста, чтобы был жулик.

Другие за столом или очень мало обратили внимания на поздно пришедшего гостя, или совсем не заметили его прихода, занятые спорами об артели каменоломщиков, - может она существовать без хозяина или нет.

Музыканты тоже не хотели быть только посторонними зрителями на свадебном пире: они тоже проявляли деятельность, вдруг ударяя во все литавры и бубны, рокоча трубами и взвизгивая скрипкой. А утомясь, они подкреплялись за своим небольшим, стоявшим в стороне столом.

Особенно усердствовал в этом гармонист, который, наконец, потерял весь свой меланхолический облик и глядел мутными набрякшими глазами почти свирепо, точно собираясь с силами начать скандал, а не вальс и не польку.

Почувствовав этот остановившийся на себе свирепый взгляд гармониста, Алексей Иваныч спросил Павлика:

- Это кто же такие гуляют на свадьбе?

- Удивиться вполне можно, - ответил Павлик, - но это все спасатели Макухина.

Конечно, Алексей Иваныч не понял его и переспросил, и Павлику пришлось рассказать вкратце, как мог в море проститься с жизнью Федор Макухин, так же, как простился с жизнью его брат Макар, если бы не выхватили его из моря его же рабочие.

Это изумило Алексея Иваныча.

- Макар?.. Макара я вспоминаю... Макара я помню, как же, - отлично помню... Так он погиб, вы говорите? Вот уж никак нельзя было ожидать!

Он сидел взволнованный. Он даже перестал есть, а только глядел на Макухина, точно стараясь найти на его плотном, бритом теперь лице признаки прирожденной удачи во всех житейских делах.

И вдруг стремительно вскочил он. Хотел было выйти из-за стола, чтобы подойти к Макухину, но стулья стояли плотно, а за его стулом оказался какой-то шкафчик, в свою очередь прислоненный к стене... Нельзя было выйти, и он громко заговорил, обращаясь к Макухину: