Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

- "Тайная вечеря" теперь, кажется, реставрирована сплошь... Да, впрочем, зачем и оригинал, когда он всем уже известен по снимкам?.. Не читаете же вы Пушкина в рукописях!..

- Или псалмов Давида по-древнееврейски! - подсказал Иртышов.

- Особенно в наш век фабричного производства! - вставил весело Синеоков.

Он был средних лет, высокий, тонкий, с чуть начавшими седеть черными волосами, в безукоризненной манишке, и вообще щегольски одет.

Была большая бойкость в его лице, в насмешливых глазах и губах, и даже в крупном носе, имевшем способность не изменяться в очертаниях, как бы широко он ни улыбался.

- Наш век фабричного производства в общем - очень гуманный век, этого не забывайте! - поправил его Худолей.

- Особенно для рабочих! - язвительно дополнил Иртышов и охватил колено.

А Карасек, вытянув над столом розовое лицо и правую руку со сверкнувшей запонкой на манжете, почти пропел вдохновенно:

- Когда славянские ручьи сольются во всеславянское море, ка-ка-я обнаружится тогда, господа, гу-маннейшая во всем даже мире славянская душа!.. Я закрываю свои глаза, но вижу как бы в некотором тумане...

- Го-спо-да! - вдруг перебил его студент, томно, но очень решительно. - Разрешите прочесть вам мою последнюю поэму в тринадцати песнях!..

Иван Васильич тревожно задвигался на своем стуле и даже поднялся было, желая отвлечь внимание от студента, но Ваня уже протрубил неосторожно:

- Просим!

А Эмма даже обрадовалась: может быть, это будет весело?

Оживленно она сказала:

- Ах, такой скучный говорят все!.. Читайте, ну!.. - и впилась ожидающим взглядом в Хаджи.

Студент тут же к ней обернул лицо, но глядел на Ваню, явно надеясь, что только он один из всех способен понять его и оценить. Точно с трудом решившись читать, начал он задушевно и негромко, почти шепотом:

ПОЭМА КОНЦА

Песнь первая.

С т о н г а.

Полынчается. - Пепелье. Душу.

Песнь вторая.

К о з л о.

Бубчиги - Козловая - Сиреня... Скрымь солнца.

Песнь третья.

С в и р е л ь г а.

Разломчено - Просторечевье... - Мхи - Звукопас.

Песнь четвертая.

К о б е л ь  г о р ь.

Загумло - Свирельжит. Распростите.

- Какой кобель? - серьезно спросил Синеоков.

- Кобель горь! - отчетливо повторил студент и тут же, точно боясь, чтобы не перебили совершенно, зачитал стремительней и певучей:

Песнь пятая.

Б е з в е с т я.

Пойми - пойми - возьмите Душу.

Песнь шестая.

Р а б к о т.

Сом!-а-ви-ка. Сомка!-а-виль-до.

Песнь седьмая.

С м о л ь г а.

Кудрени. Вышлая мораль.

Песнь восьмая.

Г р о х л и т.

Серебрий нить. Коромысля. Брови.

Песнь девятая.

Б у б а я  г о р а.

Буба. Буба. Буба.

- Буба, буба, буба! - повторила Эмма и поглядела изумленно на Ваню, а Хаджи продолжал певуче:

Песнь десятая.

В о т!

Убезкраю.

Песнь одиннадцатая.

П о ю т.

У-у-у...

Песнь двенадцатая.

В ч е р а е т.

Ю.

Песнь тринадцатая, песнь конца.

Тут студент плавно провел рукою вправо, потом так же плавно влево, потом сделал рукою тщательный кружок в воздухе и сел на свой стул.

- Все? - притворно серьезно спросил Иртышов.

- Ха-ха-ха! - откинувшись назад, разрешенно захохотала Эмма.

Иван Васильич не знал, что ему делать: перевести ли внимание всех на что-нибудь другое, или дать студенту возможность высказаться и раскрыться вполне. Он поднялся и ждал только, когда перестанет хохотать Эмма. Однако раздосадованный этим хохотом Ваня предупредил его, обращаясь к студенту:

- Это - очень трудная форма, - начал он, заикаясь. - Это встречается и у нас в живописи... Это... по-видимому, особый вид искусства...

Тут он сделал длинную остановку, ища слов дальше, а студент, не изменяя лица, как маг, сделал рукою вправо, влево и объяснил:

- Вы заметили, конечно, - последнюю песнь, - "Песнь конца", - я оголосил одним ритмодвижением... Это - поэма ничего, - нуль, - как и изображается графически: нуль!

Тут он прочертил рукою перед своим лицом правильный круг.

- Вам, художнику, - обратился Иван Васильич к Ване, - вам тут и книги в руки!.. У вас с ним общая область... Искусство - великое дело... Мы, профаны, не понимаем, конечно... Но не кажется ли вам, что э-э-э... субъективно это очень?.. Что надо бы... поближе к нам?.. Вот именно: поближе к нам, - к читателям...

- Конечно... гм...

Ваня задумался, но тут весело вмешался Синеоков.

- Искусство - субъективная вещь, - да, - но зачем же до такой степени, чтобы вы мне говорили, а я чтобы ни за что не мог понять?

Отхохотала уже Эмма и теперь сидела, вытирая лицо платком, а студент повернул торжествующе лицо к Синеокову:

- Известно ли вам, что каждая буква имеет цвет, звук, вкус... и вес?

- Вес?.. Вес, - пожалуй! - быстро согласился Синеоков. - Например, вырезанная из картона или слепленная из гипса... И цвет, пожалуй, - в какой ее выкрасят.

- А гипсовая будет кислая, - вставил Иртышов и при этом беспечно переменил колено: охватил руками правое, а левое опустил.

- Это, господа, есть футуризм! - протянул над столом голову и руку Карасек. - Но-о позвольте, господа!.. В будущей всеславянской великой монархии какой должен быть общий язык?..

- Кому что, - этому непременно монархию! - брякнул Иртышов.

- А вам непременно республику? - подхватил Синеоков.

- И она будет!