Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

ЧИСТИЛИЩЕ

Слишком много времени надо, чтобы себя найти; иным, бедным духом, не хватает для этого целой жизни; зато с какой стремительной быстротой иногда себя теряют!..

Когда частный пристав, широкобородый, весьма представительный шатен, пахнущий шипром, отпустив после допроса Макухина и Наталью Львовну, оставил Алексея Иваныча пока арестованным при части, - это был уже не тот Алексей Иваныч, другой...

Фамилия этого также писалась - Дивеев, и так же, как днем-двумя раньше, значилось в написанной о нем приставом бумажке, что он коллежский асессор и имеет от роду 35 лет, но о том, что узнал о нем и прочно знал пристав, совершенно забыл прежний Алексей Иваныч... Он почему-то стал вдруг просто Дивеев, чего давно уже не было с ним (было до Вали, когда он учился), и со странною ясностью почему-то стало носиться перед ним не то, что было около и сегодня днем, а старое, студенческое, просто дивеевское, задолго до Ильи, задолго до Мити, даже до Вали... Но в то же время, когда его спрашивали, какой системы был его револьвер, он без запинки отвечал:

- Парабеллюм!

Он хорошо помнил частности, мелочи, например: сегодняшнюю волчью шубу Ильи, красные волчьи из-под шерсти шапки глаза Асклепиодота, черновекую армянку с двумя девочками, дьякона, который ел курицу, павлина, который сидел на парапете шоссейной казармы, наконец Наталью Львовну, как ее, обхватив поперек, точно сатир нимфу, уносил на руках Макухин, - но все это мелькало в особицу: появится вдруг, блеснет и исчезнет... То здание, по-своему стройное и имевшее какой-то смысл, которое создал было он себе из этих людей и явлений, вдруг рухнуло в нем куда-то ниже его...

Как паук-крестовик, из тонких, блестящих нитей свил он какую-то хитрую сеть исключительно для того только, чтобы поймать своего врага синего шмеля... Каждый день он все расширял и укреплял сети, каждый день с замиранием сердца ждал... вот он летает около, темный, прочно сработанный, и гудит вызывающе!.. Около!.. Близко... Сейчас, сейчас!.. Вся жизнь свелась только к этому: - Поймать?.. Не ловить?.. Около!.. Близко!.. Сейчас!.. - И, трубя победно, ослепленный солнцем удачи, ворвался шмель в паутину... попался!.. И он добежал до шмеля и прокусил его тело давно готовыми к этому зубами... Но, падая, сдернул шмель на пол всю его сложную сеть и его самого... Вмешались около, думая спасти шмеля, а его выкинули гадливо куда-то вон из жизни...

Только в том странном здании, которое построил для себя Алексей Иваныч, он еще и держался последние месяцы, но рухнуло оно, и как же мог вспомнить он, почему и зачем его строил?.. Еще частному приставу он бормотал что-то полусвязное и отнюдь не с тем жаром, как жандармскому вахмистру на вокзале, но, проведя ночь в кордегардии при части, пустой и холодной, следователю на другой день он уже ничего не мог сказать. Он смотрел на форменную строгую тужурку с золотыми наплечниками, выслушивал строгие, точные по форме вопросы, рассматривал, казалось бы, внимательно, холеные белесые симметрично изогнутые, точно приготовленные для капители мавританской колонны усы его и под ними спереди, вверху три золотых зуба, поднимал свои глаза на высоту его серых холодных и пустых глаз, но тут же опускал, так и не пытаясь даже узнать, каков лоб над этими глазами.

Вопросы свои следователь повторял по два и по три раза, но Алексей Иваныч или только пожимал недоуменно плечами и молчал, или чистосердечно вполне отвечал:

- Не знаю, простите... Не представляю ясно...

И только когда услышал почему-то очень знакомый вопрос:

- А какой системы был ваш револьвер?

С большой готовностью ответил:

- Парабеллюм!

От следователя был он отправлен в тюрьму. Тюрьма тут была недалеко от вокзала, и ее из окон вокзала раньше видел Алексей Иваныч, но теперь, будучи только Дивеевым, он не узнал ее. Высокая стена на улицу, окованные темные ворота, полосатая около них будка и дальше, за всем этим, тяжелый второй этаж и решетки в окнах...

- Это чистилище? - почему-то очень серьезно и вполголоса спросил Алексей Иваныч молодого помощника смотрителя, блондина в пенсне, в барашковой шапочке и черной шинели, вошедшего с надворья следом за ним в приемную.

- Вроде того! - ответил весело помощник, посмотрел бумажку, поданную городовым, и добавил еще веселее: - Ага!.. Дивеев!.. Так это вы самый и есть?.. Та-ак!..

- Вы меня ждали? - удивленно спросил Алексей Иваныч.

- Еще бы нет!.. Мы хронику в газете читаем...

Дивеев этого не понял... Дивеев увидал тут еще одного, старого, с прижатым носом, с седыми усами, как у моржа, и с револьвером на синем шнуре. Старый хрипуче спросил молодого:

- В какую камеру?

Молодой ответил, подумав:

- В третью.

А старый сказал ему, Дивееву:

- Раздевайтесь... Сейчас одежду дам.

- Раздеваться? - переспросил Дивеев.

- Переодеваться, - объяснил молодой и стал что-то вписывать и толстую книгу, сильно нажимая на перо.