Обреченные на вымирание (СИ)

- Мы плыли два дня по большей части на электродвигателе, - зубочистка дергалась в уголке его рта, как бы дирижируя словами и всем рассказом в целом, словно знала партитуру назубок. - Аккумуляторы питались от солнечных батарей, установленных на крыше рубки. Паром был небольшой и современный, сделанный уже в эпоху потепления. На следующий день мы подплыли к российским берегам. Слева из воды торчали высотки, как пеньки на вырубке. По склонам гор виднелись пестрые крыши домиков. Мы плыли над Адлером, точнее, над его правой оконечностью, вдоль красных буйков фарватера. С Гжегошем только рты разевали, впрочем, как и все остальные.

Дизель врубили перед самым причалом. Причал был плавучий и отстоял на двести метров от берега. Скорее всего, за ним начинались рукотворные мели из многоэтажек. С противоположной стороны пристани были видны носы разномастных лодок и загорелые до черноты физиономии стариканов. Наверное, им запрещалось вылезать из лодок на пристань. Шеренга бюстов в шляпах, в панамах, в кепках.Они вытягивали шеи из-за железной конструкции, которая вместе с ними раскачивалась на волнах, напоминая стрелков в окопе, - в этом месте Андрей усмехнулся и мотнул головой. - Их глаз не было видно, но по положению голов, по позам несложно было догадаться, что они рассматривали нас, словно разбирали цели перед боем. На самом деле они высматривали, у кого жирнее рюкзаки да сумки, готовые забрать последнее, что осталось в мошнах у беженцев.

Паром я покинул с Гжегошем и со своим пистолетом, - последние слова Андрей проговорил медленно. Допил большими глотками пиво, с жестяным хрустом смял пустую банку, швырнул в раковину, взял из холодильника новую.

- Будешь? - спросил он. В этот раз я не отказался - в горле пересохло, но не это заставило меня собутыльничать. Слушая историю Андрея, я почувствовал себя доверенным лицом. Словно мы кореша, которые вместе съели пуд соли и вот теперь за жизнь калякаем. Он отдал мне банку, себе взял другую. Теперь, после услышанного, он воспринимался мною немного иначе. Все тот же загорелый под палящим ливийским солнцем летчик с мускулами, накачанными в тюряге, контрабандист с пистолетом за поясом, боевик, и в то же время что-то изменилось в его глазах, в движениях, в ментальной оболочке, что ли. Он вдруг стал матерым, прожженным, таким, который сам штопает себе раны сырыми нитками и на расстреле отказывается от повязки на глаза. И хотя он был младше меня лет на десять, я почувствовал себя в сравнении с ним пацаном.

Андрей сидел, задумавшись, обхватив банку обеими руками, позабыв про нее, про меня, про весь мир.Даже зубочистка застыла. Разбудить его у меня вышло случайно. Шипение, с которым прорвалась крышка, не осталось без внимания. Он оттаял, сделал глоток, словно не было оцепенения, и продолжил свою историю:

- Я незаметно подобрался к рубке. Бичуганы мотали на кнехты швартовые и меня не замечали. Я дождался, когда главный придурок заглушит двигатель и пойдет на палубу. Из-за угла треснул его по башке огнетушителем так, что зубы щелкнули. Подхватил тепленького и тихонько уложил в коридорчике. Забрал свой тэтэшич, хотел еще винтовку прихватить, но не нашел. Вышел из рубки как ни в чем не бывало и присоединился к толпе. Вместе с Гжегошем сошел на причал, прыгнули в первую попавшуюся лодку. Я показал дедку пекаль. У него заблестели глазки, поинтересовался, за сколько отдам. Я покачал головой, он все понял, жутко расстроился и скрепя сердце, ты бы, Михалыч, видел его рожу, согласился безвозмездно помочь землякам, оказавшимся в затруднительной жизненной ситуации. Паромщики поздно чухнулись. Мы были уже у берега, когда раздались выстрелы. Ошалелый кэп носился по палубе, орал и палил в воздух.

Мы сошли на берег. Вольное поселение Адлер оказалось грязной, замызганной деревушкой. Хибары, слепленные из мусора и хлама, подпирали друг друга, громоздились, лезли на головы нижним. А какая стояла вонь... По загаженным улицам ползали старики и крысы. Мы задержались в поселке на ночь, узнали последние новости и выяснили дорогу. Рано утром двинули на Ставрополь. Там снова пришлось сесть на паром. Каспий слился с Азовом, Кавказ отрезало от материка большой водой. До Майкопа добрались пехом. Автобус оказался нам не по карману - десять банок с носа. Старый мерс так и назывался, «десять банок». Мы едва себя кормили, а тут десять банок... По дороге забредали в брошенные городишки, поселки, деревни. Шарились по домам, магазинам, но мало чего находили. До нас уже все подчистили сто раз. Повезло у одного фермера в сарае. Гжегош с досады пнул железную бочку, в ней громыхнуло. Она была закрыта, на боку наляпан значок «токсично», в таких обычно хранят химикаты. Топориком аккуратно вскрыли ее. Внутри нашлись сорок три банки различного калибра и содержания. В тот день я впервые за четыре года наелся досыта. С водой было проще. Хлестала из колонки так, что кружку из руки выбивала.