Обреченные на забвение

Так обреченные на смерть остались одни, если не считать Наташу, по собственной воле решившую разделить их тяжелую участь. С виду это была немолодая женщина немного за сорок, с поседевшей головой. Про нее говорили, что она никогда не улыбалась. И что только ни делали раньше раненые, какие веселые глупости ни устраивали, чтобы развеселить медсестру, – все было бесполезно. Строгий взгляд не выражал ничего, словно какая-то маска навсегда закрыла это рано постаревшее, но все еще довольно милое лицо. И никто в медсанбате, кроме главного врача, не знал, что Наташе еще не исполнилось и тридцати. Войну она встретила на границе, где служил ее муж, приехав к нему с детьми в самом начале лета. Как только рано утром двадцать второго июня раздались первые взрывы, ее Костя вскочил, лихорадочно оделся и, поцеловав жену и велев ей немедленно спрятаться с детьми в подпол, убежал на заставу. Она так и хотела сделать, но только подняла своих маленьких дочек с кровати, как в дом попал снаряд, в одно мгновение перевернувший ее жизнь. Придя в себя после кратковременной потери сознания и каким-то чудом выбравшись из-под упавшей потолочной балки, в клубах медленно оседающей пыли Наташа заметила разорванные тела детей, лежащие в лужах растекающейся под ними крови. Под звуки немецких мотоциклов, заполнивших деревенскую дорогу, обезумевшая от горя, она похоронила на сельском кладбище все, что ей удалось собрать. Сверху маленькой могилки посадила любимую тряпичную куклу Вареньки, старшенькой дочки. На небольшой деревянной доске написала имена детей, посидела еще немного и ушла, не оборачиваясь. К вечеру ее волосы побелели. Мужа она больше не видела. Да она и сама не искала с ним встречи, даже представить не могла, что скажет ему о детях. Пусть для Кости они все еще остаются живыми, решила она тогда. Через две недели скитаний по белорусским лесам Наташа перешла линию фронта и в первой попавшейся дивизии устроилась в медицинский батальон. Несколько лет назад, еще до замужества, она окончила медицинское училище, так что взяли ее без промедления, тем более что медицинских работников очень не хватало. С этого дня для нее настала новая жизнь: полностью отдавшись тяжелой работе, она стремилась заглушить сердечную боль. И никто не знал, что эта строгая медсестра боится оставаться одна, а когда ложится передохнуть, то все время видит один и тот же сон, в котором к ней тянутся маленькие детские ручки, умоляя о спасении.

И вот сейчас, прекрасно понимая, на что идет, она решила остаться здесь, чтобы своим присутствием облегчить страдания раненых, сделать так, чтобы в последние минуты своей жизни они не чувствовали себя брошенными. Сама сдаваться в плен Наташа не собиралась. Для этого она всегда носила с собой заряженный пистолет. Пять патронов в фашистов, мстя за разрушенную жизнь, и два себе. Конечно, хватит и одной пули, но вдруг в нужный момент случится осечка.

Взвалив на плечо сумку с медикаментами, Наташа пошла вдоль окопов, спрашивая, не нужна ли кому-нибудь помощь.

Через несколько часов, хорошенько обработав из минометов передний край советской обороны, немцы пошли в очередную атаку со стороны реки. Наверное, решили быстро покончить с последним очагом сопротивления в этом месте и заставить солдат либо сложить оружие, либо умереть. Здесь, с крутого берега, со стороны обороняющихся были хорошо видны перебегающие внизу по песчаной полосе, заваленной трупами, серо-зеленые мундиры. По команде того самого одноногого политрука раненые открыли огонь, заставивший гитлеровцев вначале залечь, а потом, после ряда безуспешных попыток подобраться поближе, отступить.

Петр вытер пот рукой – для кого-то из фашистов эта атака оказалась последней благодаря именно его стрельбе. Значок «Ворошиловский стрелок», полученный еще до призыва в армию, говорил сам за себя. Стрелять из винтовки Петр умел и любил. Поэтому часто на учебных стрельбах командиры ставили его в пример другим солдатам. Ну а потом мастерство пришлось оттачивать, стреляя уже по живым людям. Странно, но он не забыл первого убитого врага, еще с той, зимней войны, который, остановившись метрах в тридцати, посылал в него пулю за пулей, быстро передергивая затвор своей винтовки. А Петр, лежа в неглубоком окопчике, вырытом прямо в снегу, все никак не мог решиться выстрелить в ответ. Одно дело бить по мишеням, а другое – по живым людям. Пусть и врагам, но по живым, состоящим из крови и плоти.