Получив смертельный разряд, мутанты умирали один за другим. Иные тихо, просто переставая дышать, иные по несколько минут корчились в конвульсиях, хрипели, на серых, чёрных, сизых губах и на клювах вспухала кровавая пена. Один за другим самые живучие затихали, вытягиваясь или скрючиваясь, как застал их последний миг агонии, да ещё опорожняли кишечник. Вонь, наверное, стояла адская — но фильтры противогазов отсеивали все неприятные запахи. Больше не проснулся ни один: снотворное действовало исправно, не снотворное даже, а очень сильный наркотик.
Последним лежало жирное, с багровой от избытка крови невыразительной рожей, существо. Над мерзкой, вонючей тушей горкой возвышалось немаленькое пузо. Да и остальное — двойной подбородок, оттопыренные щёки, — свидетельствовало, что постами мутант не злоупотреблял. Мясистые сизые губы, красный нос картошкой, неопрятный колтун на голове с отросшей сизой щетиной, выпученные, едва прикрытые сизыми, в бордовых прожилках, веками, глаза — приятных чувств не вызывало ничего. Рук у существа было две, зато сразу три ноги, но те, что по краям, будто отрублены по колено. Впрочем, подозревал Шлипер, скорее всего, мутант таким и родился. Вместо ног у него были костыли — деревянные, неимоверно грубо сработанные, с размочаленными от долгого употребления концами. На ногах они держались на каких-то не то верёвках, не то нитках.
— Тьфу, ну и мерзость, — сплюнул на предпоследнего, уже отбившегося в агонии мутанта Шлипер. — Смотри-ка, очухался!
Мутные свинячьи глазки приоткрылись, и тут же зажмурились вновь — дневной полумрак для мутанта был ослепителен. Но в тот миг, на который их взгляды встретились, парень с содроганием понял: мутант в полном сознании и всё прекрасно понимает.
За эти дни и раньше, управляя оборудованием вольеров, он не раз смотрел мутантам в глаза. Порой взгляды были полны безразличия, будто не об их жизни и смерти идёт речь. Порой в них читалась столь же полная, всепоглощающая ненависть и презрение, может быть, больше, чем во взглядах только что пойманных тигров. Его давно не трогали и полные отчаянной мольбы и страха глазёнки мутантских детёнышей — в конце концов, ведь не ради же садизма как такового, а с научной целью… Опыт нужно провести, и этим всё сказано. Бывало и любопытство — особенно у детёнышей, но у только что отловленных, и ещё не знающих, что их ждёт…
Такого ещё не было никогда. Пузатый дегенерат всё понимал — но был абсолютно спокоен, в глазах не было ни ненависти, ни страха, ни надежды и мольбы. Зато было то, что имевший по психологии «отлично» Шлипер определил как чувство вины. Перед кем был виноват мутант и чем провинился, он не знал — но выродок был ему уже не безразличен. Наоборот, отчаянно хотелось его сохранить, чтобы потом, уже в лаборатории, выяснить всё начистоту. Одной из тем исследований была «психология homo mutantus». Значит, вполне законно сохранить и этот, действительно интересный экземпляр.
Шлипер нажал какую-то кнопку, жужжание затихло, высокотехнологичная машинка для убийства покорно выключилась. Наклонился, вкалывая трёхногому дополнительную порцию снотворного. И забубнил в рацию:
— Среди забракованных обнаружен подходящий экземпляр. Массо-габаритные характеристики отвечают возможностям транспортировки. Особая устойчивость к наркотическим и психотропным препаратам. IQ 100 баллов. Способен к сложным эмоциональным переживаниям. Прошу разрешить забрать мутанта сверх лимита.
Потом доцент Ле-Гофф не раз проклянёт себя за жадность. Но сейчас ему было не до того: время поджимало. Да и интересно же, чем так заинтересовал парня этот пузан.
— Ладно, бери жиртреса, — буркнул он неприветливо. — Мало ли, вдруг кто окочурится. — И прибавил в рацию: — Говорит Ле-Гофф. Погрузка закончилась. Разрешите двигаться дальше.
— Двигаться дальше разрешаю, — раздался в рации голос Сметонис. — Лейтенант, выделите гравилёт для доставки добычи на базу. Остальным — двигаться на восток полным ходом. К вечеру мы должны быть в Москве.
Взревев мотором, зашипев установкой антиграва, гравилёт с «клеткой» оторвался от земли. Кроме запертых в транспортный контейнер мутантов в машине сидели пилот-водитель Элсвинт и ответственный за «пассажиров» Шлипер. Заколыхался потревоженный реактивной струёй смог, быстро набирающая высоту машина растворилась во мгле. Сметонис, Ле-Гофф и Ривкин проводили его завистливыми взглядами: через два часа мальчишка будет дышать чистым горным воздухом, пить самую чистую на планете воду, смоет зловонную грязь в душе. После целой недели в этой дыре — роскошь неслыханная.
А им ещё предстоит поработать, заполнить все клетки прежде, чем «чистильщики» положат всех, кого привела в Москву жажда «швабоды и дымакратнии». Будет вам, уроды, и свобода, и демократия — в институтском вольере. Столько будет, что мало не покажется…