— Они это! — прохрипел сержант из охранения. Бронестекло забрала не выдержало попадания пули, пошло трещинами, а во время скачек по развалинам осыпалось стеклянной крошкой. Ему предстояло вволю надышаться воздухом Подкуполья, благо, дома ждали все чудеса медицины двадцать второго века… — Видят, суки, что брони не осталось! Приготовиться! И… Делай, как я!
Сержант вскочил первым — и саданул короткой очередью перед собой. Но вместо того, чтобы снова залечь, он бросился вперёд, балансируя на шатающихся обломках. На гребне завала он дал ещё очередь — судя по полному боли визгу, на сей раз попал. Это помогло: Имре вскочил следом и, поскольку так скакать по камням не умел, обдирая колени и добивая почерневшие от грязи штаны, пополз следом. Справа и слева кто бежал, как командир, кто полз, как танкист — через вал обломков перебирались остальные. Они запаздывали всего на миг, но запаздывали. Первый удар однорукому, зато двенадцатипалому монстру с куском рельса в руке нанёс сержант.
Имре видел, как монстр взмахнул ржавым рельсом. Двухметровая железяка в единственной руке сидела, как влитая. Рельс басовито прошелестел в нечистом воздухе, метя по ногам командира. В последний момент сержант подпрыгнул, пропуская чудовищную дубинку под собой и одновременно сокращая расстояние. Миг — и длина рельса из преимущества стала помехой. Однорукий боец ещё мог спастись, если бы отшатнулся назад, но сразу не сообразил, а миг спустя сержант уже выбросил обе руки с автоматом в длинном выпаде. Жало штыка с хрустом вошло в грудь однорукому, потом ещё раз и ещё… Обливаясь кровью, монстр выронил зазвеневший о камни рельс — и шумно рухнул сам. Пространство перед командиром освободилось, и он немедленно этим воспользовался: автомат изрыгнул короткую, в два патрона, очередь в грудь коренастому, широкому в кости чудищу с низким, будто вмятым внутрь лбом…
Имре едва успел уклониться от странного — всё покрыто какой-то странной, грязно-фиолетового отлива, шерстью существа. Трупно-синяя с блёклыми серыми бородавками голова абсолютно лысая, и глаза чуть ли не на висках, жуть… В руках, именно руках, а не клешнях, лапах или вовсе непонятных культяпках, мутант держал старый-престарый, почти двухвековой давности «Калашников» такие «польские» автоматы Имре видел в каком-то будапештском музее. Оскалив гнилые зубы и выдохнув в лицо танкисту волну смрада, монстр взревел от ярости, приклад взлетел дубиной кверху и устремился к голове противника. Полностью уклониться Имре не успел, железная набойка приклада сорвала со лба лоскут кожи — зато почти столь же старый пистолет-пулемёт плюнул четырьмя пулями в живот синему. Пули опрокинули монстра навзничь, изо рта сочилась густая бурая кровь…
…Не всем так везло. Сержант упал почти сразу, без вскрика: ржавая, кривая, но на совесть заточенная и тяжёлая железяка ударила его в грудь. Кевларовый панцирь, рассчитанный на пулю, спас хозяина — но очень ненадолго: сверху навалилось какое-то мелкое, но юркое существо. Вроде бы у него было семь лап с острыми, чёрными когтями. Мужчина пытался скинуть зверька с себя, тот яростно завизжал, и нож лишь вспорол дымный воздух, сталь звякнула о камни. Наконец, найдя слабину, когти глубоко вошли в тело. На первый взгляд ранение было пустяковым — но командир группы захрипел, вытянулся в агонии — и затих, пространство между лицом и бронестеклом заполнилось серо-бурой пеной. Похоже, коготки были ядовитыми.
Очереди прочертили кровавый пунктир по груди ещё одного местного, тот был бы совсем похож на человека, если б не мохнатые лапы, которыми мутант ступал хоть по битому кирпичу, хоть по ржавым железякам, усеивающим заводской двор. «Хоббит» — всплыло в голове Имре слово из старой книжки. Но в последний момент, когда уже стекленели выпученные глаза, существо сомкнуло на шее солдата длинные, костлявые лапы, поросшие жёстким чёрным волосом. Его спину рвали заполошные очереди, в бок несколько раз вонзился нож — но последним, возможно, уже посмертным усилием он свернул голову на бок. И только когда ноги добровольца подогнулись, а тело мешком повалилось в грязь, «хоббит» позволил себе упасть сверху. Так они и легли, не разжимая объятий — будто предавались противоестественному разврату посреди войны.
Повалив очередного мутанта, рослый пехотинец работал ножом, как отбойным молотком, он сам задыхался от хлещущей смрадной крови, липнущих к бронестеклу клочьев грязной шерсти, но остановиться не мог. Само существо, необычайно длиннорукое, напоминающее неимоверно исхудавшего орангутанга, всё сучило мосластыми ногами, скребло когтями землю, никак не желая умирать. В следующий миг солдату в голову угодила пуля из старенького автомата, она звонко клюнула в бронестекло — и пехотинец опрокинулся головой прямо в развороченную брюшину мутанта… Что стало со стрелявшим, Имре не заметил: ему было не до того.