Обреченный контингент

Смеялись там, где смешно, притихали, когда рассказ шел об интимном, и, конечно, эти байки были великолепной разрядкой для человеческой психики. Смеялись от души, истерически всхлипывая, басили и взвизгивали сорванными голосовыми связками, катались в пыли, не в силах удержаться вертикально, утыкались короткострижеными головами друг в друга и хохотали, хохотали, хохотали, превращаясь в эти редкие минуты в простых мальчишек, каких полно в каждом дворе в городах и селах. И забывали мальчишки в эти моменты о пройденных тропах войны и о тех дорогах, которые далеко не каждому дано будет пройти до конца в Афганистане. Смеялись до колик в боку. Но, наверное, полопались бы совершенно, а скорее всего, не поверили бы, если бы Пашка признался, что на самом-то деле у него была одна-единственная девчонка. Да и то едва-едва целованная.

В городишке, где до армии жил Пашка, каток заливали каждую зиму. Девчонки и мальчишки, парни и девушки, степенные взрослые, сменяя друг друга, весело звенели металлом с утра до вечера. Таким удовольствием, радостью веяло от катающихся, что Пашка, уже будучи студентом техникума, пересилил стыдливость и во что бы то ни стало решил как можно быстрее научиться кататься на коньках. Прежде, пока был жив отец, он вместе с ним сколько-то раз поковылял по льду, но толком кататься не научился. А теперь зависть взяла. Музыка, разноцветные огоньки, красивые люди. Зимняя сказка! Дух захватывает!

– Да что я, хуже других, что ли! – стиснул зубы Пашка. – Научусь!

На разъезжающихся ногах выбрался на лед и, конечно, со всего маху плашмя упал. Раз, другой, третий. Устав от падений и ушибов, добрался до ближайшей лавочки и, только когда с облегчением шлепнулся на нее, увидел, что рядом с ним, уткнув лицо в белые пушистые варежки, о чем-то плачет девушка.

Нет, страшного ничего, просто больно ударилась, но вот и повод ее, прихрамывающую, проводить до дома. Настя жила у тетки во время учебы. Училась (вот чудо!) в том же техникуме, только не на механическом отделении, как Пашка, а на технологическом, и курсом младше, поэтому они и не встретились в техникуме – у каждого отделения были свои учебные помещения. Пашка проводил девушку и ушел домой взволнованный, смущенный, влюбленный.

Встречались до весны. Катались на коньках, ходили в кино, бродили по улицам, вложив ладонь в ладонь, целовались. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы однажды вечером Пашка не обнаружил в почтовом ящике квадратик суровой серо-белой бумаги. ПОВЕСТКА кратко, по-военному, гласила, что необходимо явиться такого-то числа, в такой-то кабинет в городской военный комиссариат по вопросу призыва на срочную службу в ряды Советской армии. Видимо, праздничные дни помешали доставить повестку раньше, и осталось Пашке на все про все 3 дня.

Изумленно-растерянные глаза Насти: «Тебе... завтра... как же так?».

– Да вот так.…

Слезы матери: «Сынок, да как же я без тебя?!».

– Да уж, как и все….

* * *

Совершенно неожиданно служить понравилось. Курс молодого бойца проходили в непосредственной близости от границы с Афганистаном в летном полку в поселке Кокайты, расположенном в пустыне. Покорили экзотика, звучность непривычных названий населенных пунктов: Термез, Кушка, Самарканд, расположенных, по расчету Пашки, неподалеку от кишлака и гарнизона. Поразили обилие и дешевизна базаров. Огромные мясистые помидоры, сладчайшие арбузы, дыни, виноград, гранаты – все это было в сказочном, неправдашнем изобилии на местном базарчике и служило прекрасным дополнительным пайком. За свои, правда, деньги, но после солдатской столовой, грязной и неухоженной, с невыносимо гадкой жратвой, этот доппаек был отличным утешением солдата. Были проблемы и посложнее. Старослужащие, «деды», откровенно по-хамски относились к молодым солдатам, грабили, избивали, издевались. Пашка после потасовок с ними размышлял, отчего они такие злые. И внезапно понял, что это «деды» от чувства собственной неполноценности лютуют. После курса молодого бойца всех отправляют туда, за речку, в чужую воюющую страну и, значит, оказывают особое доверие как избранным, а они остаются, вроде как брак! Найдя такое объяснение, легче стало у Пашки на душе. Даже почувствовал превосходство над «дембелями», скоро уходящими домой, над черпаками, которым еще год трубить здесь, в этом загаженном предвоенном гарнизоне, над стариками, впереди у которых полгода службы на пересылке.

Напротив солдатских казарм белели двухэтажные дома офицерских семей, ДОСы, из которых по вечерам и ночам доносились музыка, пьяные голоса, шум драк, а то и стрельба, когда какой-нибудь запыленный офицер внезапно прилетал с той стороны границы по каким-то военным делам и заставал свою благоверную не совсем одну и не совсем в приличной позе.