Обреченный мост

— Афиша типографская была, — недовольно покосился на него Володя. — На ней актриса какая-то в брильянтах, красивенная, и белый уголок для времени сеанса отведён, а оно от руки написано. 19.30, — повернулся Володя к Яшке, — оно и в Африке 19.30. — Язык он не высунул потому только, что спохватился: «разведчик же, не дитё малое…», и потому с особой серьёзностью вдруг заявил с размеренностью конферансье, возвращая взгляд обратно к командиру: — Только нам другой сеанс нужен.

С полминуты мальчишка с лукавой своей серьёзностью испытывал терпение командира, уставившегося на него непонимающим взглядом.

— А этот сеанс тебя чем не устраивает? — наконец не выдержал Беседин: «Определённо, спасать надо парня…»

— Этот сеанс солдатский! — торжествующе хлопнул ладошкой Володя по столу, знай наших, дескать. — А в 21.30 у них «фюр официрен»![33]

— Эвон как… — Фёдор Фёдорович, к разочарованию Володьки, только понимающе кивнул, подтверждая кивком, в общем-то, свою предыдущую мысль: «Нахватался-таки от Хачариди. Всё с выкрутасами. С эхвектом — как Руденко говорит».

Но вслух продолжил:

— Фюр официрен, говоришь? Может, и себе посмотреть? — не то и впрямь подумал вслух Фёдор Фёдорович, не то пошутил, по-прежнему сосредоточенно роясь пальцами в куцей бородке. — Вот только с кем? Оно, с одной стороны, хорошо бы на солдатском — без солдата офицеру только стреляться хорошо. С другой, солдат ещё понагонят, а офицеров…

— Так у нас культпоход? — в свою очередь, не то спросил, не то констатировал Хачариди и как-то нехорошо оживился.

— Кіно та німці, — со вздохом подвёл итог начштаба отряда Тарас Иванович и не без укоризны посмотрел на командира, дескать, а боеспособность ты нашу учёл? Так и спросил: — А харя не треснет?

— Нет, ну в штаб мы сообщим, конечно, — поспешил заверить его Беседин. — Сегодня же. Прямо сейчас. Скажут — нет, так и перетопчемся, на наш век хватит… Если уже не хватило. А…

Какой там «нет»! Штаб сказал — «да». Сразу же. И даже не своим голосом. То есть не голосом эвакуированного крымского обкома и его штаба партизанского движения, но самим, можно сказать, «горним» гласом — Центрального штаба партизанского движения при ГКО.

И это было не только и не столько согласие, но инструкция, по прочтению которой лицо Фёдора Фёдоровича вытянулось, Руденко — помрачнело, а начальника особого отдела отряда Запольского вообще пошло злыми красными пятнами.

— Ну и как это понимать? — скомкал он в гневном кулаке мелкий блокнотный листок с расшифровкой. — Как особое доверие? Или особое недоверие?

Беседин молча развернул кулак особиста и, приподняв рычажком колбу керосиновой лампы, поднёс желтоватый клочок бумаги к пляшущему язычку пламени. Огонь стал быстро чернить зеленоватые карандашные строки: «Ответственность за проведение операции возлагается на командира диверсионной группы лейтенанта Боске. Его приказы считать приказами непосредственно Центрального штаба партизанского движения ГКО и выполнять беспрекословно…»

Керчь. Рабочий поселок «Колонка»

Войткевич и Новик

— Нет, конечно, в центральные ворота вам и соваться нечего, — покачал профессорской седой головой музейный смотритель и по совместительству немецкий староста «Колонки», доктор исторических наук Бурцев.

С полчаса назад, когда эта сухонькая всклокоченная головёнка показалась из одной из ниш склепа, Войткевич, скептически осмотрев её, затем — засаленный пиджак «учёной крысы», а также подстреленные штаны, даже опустил автомат, хоть и заметил:

— Типичная рожа предателя Родины.

— В лучшем случае — вредителя, — с тем же сомнением кивнул Новик.

Общались они уже без особой натянутости, хоть в первое время Яков и не отходил от надгробной плиты склепа, пробитой, по воровскому обычаю прошлого века, в самом верху. Всё ждал, когда к неприметной дыре в сухостое начнут подкрадываться полицаи. Но наконец успокоился, сел под плитой на корточки, сооружая самокрутку из принесённого профессором немецкого табака.

Впрочем, соседство с прожекторной установкой наверху, на раскопках, по-прежнему настораживало. Теперь казалось, что наткнуться на них можно и случайно — на тропе, что вела через раскопки к Карантинному мысу, к мощному корабельному прожектору, то и дело звучали гортанные голоса.

— Что они там шарахаются, как пижоны по эспланаде? — ворчал Войткевич, зализывая край газетного обрывка.

Неприятным соседством были и истлевшие черепа жителей античного Мирмекия, тут, внизу. Черепа, за которыми доктор исторических наук М.Ф. Бурцев тоже присматривал с позволения немецкой администрации — как музейный смотритель.

К тому времени разведчики уже выяснили, что Бурцев действительно работал на партизан. Хоть и выполнял кое-какие пропагандистские и административные поручения в OK 286 Ortskommandantur-е. Комендатуре, которой в отличие от Feldkommandantur-ы FK 676, полицейские функции не доверялись.