Обреченный на смерть

— А чем ты для него занимался?

— Для мистера Гранта? Мы обсуждали вопросы, связанные с его имуществом.

— Правда? — удивилась я, изо всех сил стараясь выглядеть наивной дурочкой. — И какие именно?

— Я так до конца и не понял. Мы не успели далеко продвинуться. Но его адвокат Бритт Эппс упомянул, что Грант хочет продать пару вещей. Ты знакома с Бриттом?

— Мы встречались.

— Отличный парень.

— А ты знаешь, что именно хотел продать мистер Грант?

— Не совсем. В основном с ним разговаривала жена.

— С мистером Грантом? Или с Эппсом?

— С мистером Грантом. Марта была без ума от старика. Между ними сложилось полное взаимопонимание. — Он печально покачал головой.

Слова о том, что мистеру Гранту понравилась Марта Трюдо, вызвали у меня прилив злобы. Я сжала пальцы с такой силой, что ногти впились в ладони. Пришлось напомнить себе, что клиент мертв и ревновать его не имеет смысла. А Барни продолжал смотреть на меня с улыбкой доброго, заботливого дядюшки. И я в очередной раз пожалела, что не умею читать мысли. Интересно, чего он добивается? Вытянуть из меня что-то? Но что именно?

Еще мне бы хотелось узнать, что он нашел в Марте. Их отношения ставили меня в тупик. Как Барни мог ее выносить? Она была грубой, агрессивной и жадной. Единственное разумное объяснение, которое я смогла найти, — она специально играла эту роль. Она была его тараном и громоотводом. Всякий раз, когда ситуация усложнялась, например, в разгар борьбы за лучшее место на антикварной ярмарке, Барни исчезал, вместо него на арене появлялась Марта. В результате Барни сохранил репутацию дружелюбного и открытого парня, а она превратилась в его антипод или, как сказал бы отец, мировую стерву. «У каждого руководителя под рукой всегда есть мерзавец, которого все ненавидят», — говорил он. И советовал распознавать подобные личности на переговорах, приветствовать их улыбкой и сердечным рукопожатием и держать ухо востро.

Внезапно я сообразила, что Барни дожидается моего ответа по поводу гармоничных отношений между Мартой и мистером Грантом.

— Он действительно был милым человеком, — поспешила я сказать.

— Да. И как ужасно умер.

Я вздохнула.

— Кошмарная смерть. Ты когда видел его последний раз?

— Всего за несколько дней до смерти.

— А Марта?

— Тоже. А ты? Я слышал, ты встречалась с ним буквально накануне.

«Какой черт распространяет эти слухи?» — мелькнуло у меня в голове.

— Нет. Мы договорились о встрече, но, полагаю, он был уже мертв к тому времени, когда я приехала. — Я задрожала.

— Ясно.

Мы замолчали. Почему он как воды в рот набрал, не знаю. Что касается меня, то я просто не знала, что сказать. В конце концов я спросила как можно более беспечно:

— Итак, собираешься завтра поторговаться за эти столы?

Он улыбнулся и подмигнул:

— Не исключено.

Я знала — и ему было известно об этом, — что скорее всего он не будет участвовать в торгах. Наша экспертиза, в отличие от тех, что проводила Марта, была точна и всестороння, поэтому рассчитывать на низкую цену он не мог.

Он прошел дальше и остановился возле белой нефритовой брачной чаши, датированной серединой 1700-х годов.

— Лакомый кусочек, — сказал он.

— Лучшее из всего, что здесь есть, — согласилась я.

Он наклонился, чтобы получше рассмотреть чашу. Ее покрывал замысловато вырезанный узор из хризантем, астр и бамбука, она представляла собой почти безупречный образец тонкого мастерства эпохи правления императора Цяньлуна.

По правде говоря, я не ожидала выручить много за раздвижные столы — при большом везении, долларов 750. Но чаша была уникальна и могла принести до 50 000 долларов. И я с гордостью подумала, что именно мне доверили ее продажу.

В девять вечера мы с Сашей распрощались с последними посетителями. Полиция к тому времени закончила обыск, и я почувствовала себя реабилитированной, когда Альварес сообщил, что ни на складе, ни дома, ни в машине полиция не нашла ничего подозрительного. Я рассказала об этом Максу, и по его мнению, это был хороший признак.

Саша тяжело опустилась на стул возле регистрационного стола и, скинув мокасины, облегченно пошевелила пальцами — она провела на ногах более двенадцати часов.

Я взглянула на ее туфли и мысленно ахнула.

— У тебя сороковой размер?

— У меня?

— Да.

— А что?

— Просто интересно.

Она пожала плечами:

— Это зависит от обуви. Обычно я выбираю тридцать девятый или сороковой.

— Узкая колодка?

— Да.

Хотя размер ее стопы и соответствовал найденным отпечаткам, я была уверена в ее невиновности. У меня не укладывалось в голове, что Саша может быть причастна к преступлению. Она не отличалась большими амбициями. Казалось, ее не волнуют ни деньги, ни политика, ни религия, ни даже люди. Все, что ее занимало, — это искусство. «Искусство? — насторожилась я. — Значит, Ренуар не оставил бы ее равнодушной».

— Что ты думаешь о сегодняшнем показе? — Я постаралась подальше запихнуть подозрения.

— Он вызвал большой интерес. Пришло много народу, — ответила она зевая. — Но были и такие, кто явился по другому поводу.

— И кто же?

— Какая-то дамочка по имени Берти из «Ежемесячника Нью-Йорка».