Обреченный рыцарь

– Не дождетесь, – рассмеялся леший. – Ладно, тут, я вижу, уже работа сделана. Давайте, братья… и сестры, – кивок в сторону Орландины и Файервинд, – становитесь.

– Как? – переспросила магичка.

– Становимся Рукой Бога, дура! – рассердился не на шутку ти-уд. – Мало я тебя порол!

Они стали внутри звезды – четверо рядом, а пятая, Орландина, немного в стороне – четыре пальца и большой.

Потифар поднял жезл Тота и направил его в сторону Золотых ворот. Камень в руках Мар-Гаддона внезапно вспыхнул иссиня-бирюзовым блеском. Посох Файервинд в ответ издал глухое низкое гудение. И чистым звоном отозвался древний меч лешего. А Дивьи Ключи в ладонях Орландины вдруг засияли как осколки солнца.

Издалека донеслись громкие крики стоявших на стенах киевлян, и, вторя им, заревели и завыли навьи. Но не так, как раньше. Сейчас впервые в их голосах чувствовалось нечто живое. А именно страх. Нет не так – СТРАХ!

Из круга вырвался свет, устремившись в сторону, откуда слышались вой и рев. Казалось, солнечная река изливается прямо из земли, поднимается вверх, в небеса, и извергается куда-то за стену – волшебство набирало силу.

Творившие волшбу не видели того, что предстало глазам потрясенных защитников Киева.

Метаморфы, охваченные странным свечением, оказались словно замурованными в прозрачном мерцающем кристалле. А волшебная сила, не останавливаясь, текла дальше, уходя куда-то за горизонт.

А потом вдали, на западе, над стеной леса вознеслась в небо радужная колонна. Вознеслась и бесследно погасла.

И вместе с ней сгинули, исчезли неподвижно замершие полчища чужих тварей. Сгинули их мертвые тела, пропали пятна гнусной клейкой жижи, пачкавшие землю и стены, улицы Киева и окрестные леса.

За какие-то несколько секунд магия завершила свою работу, избавив Геб от мерзости, пришедшей с изнанки мира.

Следующие часы сохранились в памяти Орландины как какой-то безумный водоворот радости, веселья и торжества.

Ликующие пляски и песни на улицах, пиры и возлияния в каждом дворе, в каждой даже самой убогой хатке, какое-то совершенно безумное радостное ощущение, которого словами не передать, а можно лишь ощутить…

За всей этой кутерьмой даже выздоровление Велимира не произвело большого впечатления. Вывел его из запоя, как ни странно, противный старикашка Мар-Гаддон, при этом презрительно фыркнув на Файервинд. Как выяснилось, государь Куявский все это время просидел в тайных покоях под флигелем прислуги, которые соорудил в старом подземном ходе на случай заговора и смуты (тут-то и стал понятен странный интерес князя к математике да механике).

Некоторое время бояре да знать Куявии были в сомнении. С одной стороны, государь вернулся, с другой – в стране уже вроде как имелась государыня. Но все решилось само собой – узнав о том, что случилось в его «отсутствие», Велимир тут же при стечении народа заявил, что отрекается от престола в пользу дочери. И тут же выразил намерение посетить Новый Иерусалим, чтоб повидаться с законной супругой. Преосвященный Кирилл охотно дал ему на это свое благословение.

А потом была пышная свадьба Светланы и Гавейна, перекрещенного, правда, все тем же Кириллом в куявскую веру и получившего имя Доброслав (прозвище Лысогор, принятое рыцарем для турнира, отчего-то не пришлось владыке по вкусу). И празднество это превосходило все, что Орландина видела раньше. На нем форменным образом гуляла вся столица – ибо одновременно отмечались три торжества: восшествие на престол Светланы Первой, ее бракосочетание и избавление Киева от нечисти.

На этой свадьбе Потифар первым делом извлек из золоченого футляра папирус и попросил слова.

Помнится, Орландина всерьез испугалась: что, если сейчас канцлер потребует выдать жениха вместе с его приятелем как государственных преступников? Но Потифар лишь поздравил молодых от имени августа Птолемея Сорок Четвертого и его наследника и соправителя Кара, сообщив, что дары, соответствующие уважению к царственной чете, будут присланы позже, вместе с новым послом – бывшим италийским наместником и двоюродным племянником государыни Клеопатры, Марком Лукрецием Куявиусом.

Амазонка понимала – политика есть политика, и не след ссориться Империи с сильным соседом, ломая старую дружбу. Ведь если что, не простит гордая и горячая принцесса куявская своего позора и сломанного семейного счастья. Да просто было бы свинством это! С другой стороны, если у мужа правительницы рыльце в пушку, то это тоже можно использовать – за последний год девушка здорово поднаторела в политических хитросплетениях: жизнь заставила.

Вот что удивительно – Эомай никак не показал своего отношения к убийце брата. Даже как будто посматривал с сочувствием. Впрочем, он же христианин, ему прощать положено. Вот Орландина бы никогда не простила того, кто причинил бы самый малейший вред сестре! Попадись ей хоть старая дрянь Кезия, хоть сам Мерланиус – порубила бы в капусту, и никакая волшебная сила не помогла бы обидчикам!