Обреченный странник

— Э–э–э… совсем не умеешь кумыс пить, — хихикнул старик, — значит, русский. Возьми подушку, а то устанешь сидеть, — и безошибочно указал рукой на кожаную подушку, лежащую возле Ивана. Тот подтянул подушку, подсунул ее под себя и, обретя чуть больше уверенности, сделал из пиалы несколько глотков и лишь после этого отважился заговорить первым:

— Мне сказали, будто бы вы знаете кого–то из моих родственников. Это так?

— Кто сказал, наверное, не врал. Чагыр долго жил на свете, много видел, много знает, — он довольно неплохо изъяснялся по–русски, хотя делал при том неправильные ударения, переставлял местами слова. Иван подумал, что он, наверное, не один год жил рядом с русскими, где и научился языку. — Был у меня гостем много, много лет назад русский мужик. Угрюмом звали…

— Дмитрий Павлович?! — чуть не подпрыгнул на подушке Иван. — Значит, он мне про вас рассказывал…

— Точно не скажу, но, может, и так его звали. Для нас всех он Угрюм был, и все. Он тогда еще сказывал, будто человека вслед за собой отправит. Долго ждал… Ой, как долго. Дети мои стариками стали, внуки уже жениться хотят, а никто не едет. Угрюм говорил, что к самому царю вместе со мной поедет и все там расскажет… — старик неожиданно замолчал и долго сидел так, думая о чем–то своем, а его тонкие пальцы теребили край халата.

— Дмитрий Павлович меня и послал, — не вытерпел Иван.

— Знаю, Иван. Много люди ходили здесь, искали золото. Ты тоже за золотом пришел? — уставился он на Зубарева невидящими глазами.

— Нет, — покачал головой Иван, — я серебряные рудники ищу.

— У нас всего много: серебро есть, золото есть, железо есть. Чего захочешь, то и найдешь. Камни разные есть… — он опять надолго замолчал, и по прерывистому дыханию Иван понял: Чагыру трудно говорить.

— А может мне показать кто, где ране серебро добывали?

— Много где брали, — поднял руку старик, — там брали, в другом месте брали. Да все его никто не сможет выбрать, потому что наши духи охраняют, стерегут. И тебе, Иван, серебро не дастся без нашего человека.

— Это мы еще поглядим, — неосторожно произнес он и тут же пожалел о сказанном.

— У молодого глаза есть — хорошо, у старого человека голова есть. Глаза нужны, когда мало чего на свете видел, а старику зачем они? Старый человек и без глаз все видит, все знает, — тяжело вздохнул Чагыр, и Иван обрадовался, что тот не обиделся на него.

— А может кто из ваших сказать, есть ли серебро в руде, которую я нашел? Я с собой захватил несколько камней, здесь они у меня в сумке, пояснил он.

— Где брал руду, — то ли спросил, то ли утвердительно произнес Чагыр, возле горы с двумя головами, да? Чуть есть там серебро, но только мало. Совсем мало. В другом месте искать надо. Возле Трех Братьев.

— Каких трех братьев? — не понял Иван.

— Три горы стоят рядышком, мы их Тремя Братьями зовем. Там серебро должно быть.

— Спасибо вам, — Иван прикинул, что, если Янгельды согласится показать ему этих самых Трех Братьев, то, можно сказать, дело сделано. — Можно, я свою руду покажу кому из ваших людей? — спросил он все же Чагыра.

— Мне неси, — как–то обиженно вздохнул старик.

Зубарев опромью выскочил из кибитки, кинулся к своему мешку, куда на всякий случай положил несколько образцов найденной им породы, и чуть не бегом поспешил обратно в юрту, положил перед стариком свои находки.

— Зачем зря спрашиваешь, когда я сказал тебе, где серебро искать надо, — все таким же обиженным голосом проговорил Чагыр, взял один из камней в руки, ощупал и зачем–то поднес ко рту, лизнул в одном, потом в другом месте, провел языком по губам и, чуть подумав, сказал:

— Нет серебра, — взял другой и проделал с ним то же самое, — немного есть, — и так со всеми принесенными ему образцами, а под конец небрежно отодвинул их от себя и махнул слабой старческой рукой, — худо, Иван, шибко худо. Жив ли еще Угрюм? — и, услышав утвердительный ответ, сказал:

— Вот и я пока жив, да скоро уходить пора уже, хватит. — И вдруг совсем другим, окрепшим и твердым голосом, добавил:

— Кланяйся Угрюму, если живым застанешь. Прощай, Иван. Завтра тебя обратно увезут. Теперь уходи, устал я…

Иван вышел из юрты и только тут вспомнил, что не спросил насчет пленного казака, может, Чагыр согласился бы отпустить его. Но было уже поздно, в юрту зашла та самая женщина, а к нему подошел недружелюбный башкир, и указал рукой, чтоб он шел к костру.

Ночью, когда он спал, услышал, как кто–то трясет его за плечо и что–то шепчет. Он проснулся, сел и услышал голос пленного казака:

— Братушка, помоги мне, выкупи…

— Не могу, — шепотом ответил ему Иван, — денег на тебя моих не хватит.

— Эх, ты, — горестно ответил тот и больно ударил его кулаком в грудь, а еще русский, — послышался тихий шорох, и все стихло. Иван понял, что тот уполз в темноту.

Утром Янгельды сообщил ему, что Чагыр приказал проводить его обратно в лагерь.

— А про Трех Братьев он ничего не говорил? — с надеждой спросил Иван.

— Однако, ничего не сказал, — опустил тот глаза в землю.

— Ой, врешь, однако, — передразнил его Иван, — да ладно, сам найду.