Обреченный странник

Иван решил обойти вокруг дворца, чтоб убедиться, что императрица не может покинуть его через иной выход, пошел вдоль высокого забора, который вскоре закончился, и увидел широкие ворота, ведущие вглубь двора. Там виднелся черный вход во дворец, через который непрерывно входили и выходили рабочие люди: кто с вязанками дров, кто с коробами, мешками или ведрами на коромыслах. Иван, было хотел пройти внутрь двора, но был тут же остановлен грозным окликом караульного солдата, стоявшего в будке под большой разлапистой березой. Повернув обратно, он прикинул, что вряд ли императрица будет покидать дворец через черный ход как какая–нибудь кухарка или прачка, и, чуть успокоившись, вернулся обратно на квартиру Кураева.

Несмотря на заверения торговцев, что до Рождества государыня вряд ли покинет дворец, он регулярно каждый день отправлялся на площадь, где толкался меж торговцами и иными праздно шатающимися людьми, глазевшими с интересом на дворцовые окна. Наконец, наступило долгожданное Рождество, которое он встретил вместе со слугой поручика, и, посидев недолго, ушел к себе, желая пораньше улечься спать. Но сна не было. Он снова и снова представлял себе, как увидит государыню, кинется к ней, подаст грамоту, заговорит… Может, она пожелает узнать, кто он и откуда есть? Или предложит зайти во дворец? При этом императрица виделась ему необычайно доброй и улыбчивой, почти ласковой, как его собственная мать.

Вспомнился дом, Наталья… Вряд ли она сейчас думает о нем, но, вернувшись в Тобольск, он обязательно зайдет к ним вернуть долг ее отцу, а значит, увидит и Наталью. Потом в его воображении возникла Антонина, как она плакала, провожая в дорогу. Но вновь знакомые образы сменились сияющим ликом императрицы, усыпанной бриллиантами, в золотой короне на голове. С этим он и уснул…

Утром, едва вскочив с кровати, глянул в окно, понял, что проспал: солнце во всю светило в окно, оставляя на полу длинные густые тени. Даже не умывшись и не предупредив слугу, быстро оделся и помчался бегом к Зимнему дворцу, ругая себя на чем свет стоит за опоздание. А там, у парадного входа, собралась огромная толпа празднично одетых людей, весело о чем–то разговаривающих меж собой. Большинство из них были навеселе в честь наступившего праздника. Иван пробрался сквозь толпу, остановился в переднем ряду и увидел прямо перед собой золоченые дверцы царского возка с короной и вензелем императрицы посередине. "Успел, значит", — подумал про себя и тут же увидел, как из дверей начала выходить большая толпа в дорогих шубах и сверкающих золотом одеждах. У него даже в глазах зарябило от необычайного зрелища. "Кто же из них императрица будет?" — лихорадочно пронеслось в голове. Но вдруг сзади него послышались радостные крики:

— Матушка наша! Государыня! Многих лет тебе, заступница наша!

Он вгляделся и увидел статную женщину, приветливо улыбающуюся народу и медленно спускающуюся по ступенькам, бережно поддерживаемую двумя офицерами за руки. Вдруг из толпы наперерез императрице метнулся мужичок в рваном полушубке с листом бумаги в руках. Но ему не дали добежать, а схватили под руки два дюжих полицейских, потащили куда–то в сторону. Иван увидел, как с другого края толпившихся людей вышла средних лет женщина с ребенком на руках. Ведя за руку девочку лет пяти, она смело направилась к крыльцу. Однако полицейские зорко смотрели за происходящим, и остановили ее в нескольких шагах от нижней ступени крыльца. "Видать, и меня не допустят", обреченно подумал Зубарев, но продолжал стоять, не двигаясь с места.

Тут императрица, внимательно посмотрев на тянувшую в ее сторону руки женщину, что–то негромко сказала идущему подле нее офицеру, и тот подбежал к полицейским, приказал пропустить просительницу. Та робко сделала несколько шагов, опустилась на колени перед государыней и стала что–то говорить, непрестанно кланяясь. Елизавета Петровна выслушала ее, благосклонно улыбнулась и протянула ручку для поцелуя. Тогда Иван решился и, не помня себя, метнулся к заветному крыльцу, ловко проскочив мимо прозевавших его полицейских, упал в двух шагах от государыни, недовольно нахмурившейся при этом, протянул гербовый лист бумаги, свернутый в трубочку:

— Матушка, государыня наша, вели прошение от меня принять!

— О чем прошение твое? — негромко спросила она, а может, Ивану только показалось, послышались ее слова, поскольку два полицейских уже стояли по бокам рядом с ним, готовясь по первому знаку схватить его, а потому он громко заговорил, вкладывая всю силу в свой голос:

— Рудники хочу открыть на Урале! Серебро добывать! Образцы в столицу привез с собой.

— Вот как? — Елизавета Петровна твердо поглядела ему в глаза, и более радостной минуты он не мог припомнить за всю свою жизнь: настолько выразителен был взгляд государыни, что Иван словно в парную попал — так жарко стало внутри.

— Примите прошение, — приказала кому–то императрица и пошла, твердо ступая, к возку.

— Пошли, молодец, моли Бога, что государыня тебя выслушала, а то бы… — взял его за плечо один из полицейских.