Обреченный. Трое из Утренней Звезды

Мальчик больше обрадовался, чем удивился. А еще – почувствовал себя полным дураком. Надо же, сидел и молчал до утра, а можно было, оказывается…

– Вода всегда остается водой, камень остается камнем, дерево остается деревом, – прозвучало в его голове. – Суть вещей не меняется никогда.

После этого Дедушка замолчал окончательно. Мальчик подождал еще, мысленно прокручивая последнюю услышанную от него фразу… но так ничего и не дождался.

Уже уходя, он заметил в уголке глаза старика что-то… какую-то соринку… Поднял руку, чтобы ее смахнуть… и тут же опустил. Это была никакая не соринка. Это был первый пробившийся к утреннему солнцу листочек.

«Вода всегда остается водой, камень остается камнем, дерево остается деревом. Суть вещей не меняется никогда».

Как только Эвин-Тихоня проговорил про себя это, все сразу встало на свои места. Будто разум его, как барахтающийся в воде утопающий, вдруг нащупал под собой твердое дно, на которое можно встать и от которого можно оттолкнуться.

Глава 3

Одноглазый Стю ликовал; но – внутренне. Внешне он ничем своей радости по поводу удачно провернутого дела не показывал. Деловито распоряжался, расхаживал по плоту, закинув руки за спину, – но при этом старался не выпускать из виду Мартина. Который тоже не спускал с вероломного товарища настороженных глаз. И тот, и другой прекрасно понимали: до тех пор, пока один жив, второй всегда будет в опасности, и стоит только кому-нибудь из них расслабиться…

Впрочем, особо переживать из-за свергнутого верховода Стю не собирался. Авторитет у парней Ухорез уже потерял (в схватке-то вышел победителем он, Одноглазый!), и вновь подняться на прежние позиции у Мартина вряд ли получится. И потом… Что он может сделать, измотанный последней битвой, опустошенный энергетическими выплесками, с проколотым клинком вагула плечом и ножевой раной спины? Эх, жаль рука в последнюю секунду дрогнула (экспромтом все-таки действовал, спешил, чтоб не упустить удачный момент). Да и… пырнуть ножом верховода, под началом которого ходил не один год, – это тоже, знаете ли, волнительно. Добить бы его, но… дворянчики уже не дадут. Возможность упущена, сразу надо было!

Ну, ничего. Главное – все получилось. И верховодом стал, и дворянчиков, которым Ухорез продался, под себя прогнул. Последнее даже легче получилось. То, что этот Тихоня – несмотря на все свои бойцовские навыки – тонкокожий сопляк, Стю понял уже давно. Наслушался их разговоров с Гололобым. «Свое место», «свой Путь», «Сияющая тропа»… Чушь собачья, детский лепет. Этот Гололобый, братец его, двинутый монах, ему всякую белиберду задвигает, а тот кушает за милую душу. Переживает, мать его, что людей погубил… Проще надо быть! Ну, сорвался за жирным кушем; ну, не подфартило. Скажи спасибо, что живой остался, а не слезы размазывай… Те, кто погиб, – они сами виноваты. Каждый отвечает только за себя, вот так!.. Размяк Полуночный Егерь, вот и попался на крючок.

Стю не удержался, усмехнулся. Хорошо быть умным! Эти дворянчики себя гениями считают, а на самом-то деле… Вон он, стоит себе, голову опустив, думает о чем-то, мучается своими раздумьями. Ну, думай, думай, дело полезное…

Цыпа, сопя, ворочал шестом, плот быстро летел вдоль каменистого берега. И все рос и рос высоченный валун, на вершине которого горели два алых глаза таинственного Крикуна. И все четче вырисовывались чудовищные его очертания. Нет, он не был похож на птицу, как первоначально предположил Стю. Он скорее напоминал… человека. Вернее, великана… закутанного в длиннополый плащ. Хотя, может быть, «плащом» казались сложенные крылья? Все-таки еще многое скрывал этот проклятый, до смерти надоевший серый туман Тухлой Топи…

Вскоре открылось путешественникам свободное место между прибрежных камней – удобное, чтобы пристать и высадиться. Одноглазый мысленно закричал «ура», а вслух только небрежно вымолвил, обращаясь к Цыпе:

– Во-он туда правь!

– Не обманул Крикуша! – умильно проговорил Тони Бельмо, задрав голову к темневшему на вершине валуна «великану в плаще», ровно светившему алыми глазами. – Привел куда надо!

– Ну что, Гололобый? – осведомился Стю. – Кто прав-то оказался? За кем идти надо было? За человеком или за Тварью?

– Это каждый решает сам, – спокойно ответил Гололобый, который уже закончил накладывать повязку Мартину и теперь что-то такое мудровал над перевязанной раной, шепча непонятные слова, делая какие-то пассы руками. Надо же, и не жаль ему ману тратить на этого полудохлого неудачника.

– Эй, Тихоня! А ты как думаешь? – не спуская на всякий случай взгляда с Ухореза, поинтересовался Стю.

Тихоня по обыкновению своему промолчал.

«Нечего сказать, – подумал Одноглазый. – Уел я его, конечно…»

Он обернулся к Тихоне, готовясь увидеть его понурившимся, униженным, посрамленным…

И обалдел.