Обреченный. Трое из Утренней Звезды

– Это Цыпа Рви-Пополам. Бревно бревном, но ежели в раж войдет, не остановится, пока все в округе не разгромит или сам с проломленной башкой не ляжет. Отморозок, одним словом… Это вот Лысый Черт, он…

– Ты, верховод, дворянчику прямо готов на каждого из нас биографию с картинками предоставить, – хмуро брякнул Стю Одноглазый. – К чему это?

Мартин сбился. Глянул на Стю неодобрительно, но речь свою все же свернул:

– Ну… Мое имя ты знаешь, да и твое нам известно… Держи клешню, что ли?

Ухорез протянул Эвину руку.

Тот отчего-то заколебался. И Мартин моментально понял – отчего.

– А-а… – протянул он, сузив глаза. – С отбросами ручкаться не желаете, ваше сиятельство? С душегубами? Ах ты ж… Пошли отсюда, ребята!

Похоже, он угадал. Похоже, именно означенное обстоятельство и не позволило юноше пожать протянутую руку. Мартин уже поворачивался от него, одновременно отступая, когда Эвин вдруг окликнул его:

– Постой!

Мартин остановился.

– Я с вами, – сказал юноша. – Если позволите.

– Во как! – усмехнулся Ухорез. – Все-таки и Полуночные Егеря могут бояться? А, ваше сиятельство? Пукан-то не железный?..

– И не называй меня больше «вашим сиятельством».

– Да как же так можно, позвольте, добрый господин? – издевательски прищурился Мартин. – Все должно быть приличненько, по полочкам. Мы – отбросы и душегубы, а ты – ваше сиятельство. Мы пеходралом, а ты даже на казнь на повозочке. У каждого свое место и звание.

Это «свое место» подействовало на Эвина как пощечина. Его лицо вспыхнуло. И тут же потемнело.

– Нет у меня больше никакого звания, – сказал он. – И никакого места… И никакого имени.

– И как же нам тебя называть? – осведомился Стю. – Ежели ты от имени своего отказываешься?

– Да как хотите…

– Тихоня! – ляпнул Тони Бельмо. – А что – на вид прям как есть Тихоня!

– Подходящая кликуха! – хмыкнул Лысый Черт.

Эвин поморщился… И пожал плечами.

– Тихоня так Тихоня, – негромко проговорил он.

Они шли, скользя в холодной и вязкой, как слизь, грязи, но не падали, крепко держались, не ныли и не жаловались. Только иногда кто-нибудь выплевывал крепкое словцо на очередную коварную кочку, не вовремя вылезшую под босую ступню, да еще кто-нибудь отпускал сальную шуточку – просто так, чтоб не молчать. Это шли сильные люди.

Серый мерзкий туман теперь был везде. Глухо давил их сверху, окружал со всех сторон, как бы далеко они ни ушли. Туман и неровная поверхность грязи, похожая на застывшее штилевое море, да кое-где выплывающие из тумана кривые деревца – вот и все, что они могли видеть вокруг.

А часа через полтора местность стала меняться. Сначала на пути попался один торчащий из грязи камешек, черный, острый, точно коварно поджидающий, когда на него наступят. Через сотню-другую шагов камни уже торчали так часто, что семерым приговоренным приходилось внимательно смотреть под ноги. Впрочем, еще через сотню-другую – необходимость в этом отпала – камни «подросли». Между ними, черными краеугольными иглами, высившимися в человеческий рост, уже приходилось лавировать. У идущих создавалось такое впечатление, будто они пробираются через костяные наросты на панцире гигантского зверя. Давным-давно сдохшего зверя, успевшего уже погрузиться в земную твердь и там окаменеть…

– О! – вдруг вскричал Курша, быстро – насколько ему позволял его живот – нагибаясь под одну такую «иглу». – Смотрите, парни, гриб!

Он выпрямился, держа в окованной кандальным браслетом руке бесформенный черный комок, похожий на кусок теста:

– Как же я жрать хочу! Эй, Егерь, а это какой гриб – ядовитый или не очень?

– Это вообще не гриб, – коротко сказал Эвин, обернувшись к нему. – Это ара-гара, хитрый падальщик. И на твоем месте я бы его вообще не трогал.

Черный комок в ладони Курши конвульсивно дернулся.

– Это… живое? – обрадовался разбойник. – Мясо лучше, чем грибы! Можно его сожрать?

– Скорее он тебя сожрет.

– Это он-то? Меня-то? Такая маленькая какулька…

– К этой… какульке, как ты изволил выразиться, не смеют приближаться иные Темные твари, стократно больше и сильнее ее.

– Да ладно! Что этот падальщик может такого сде…

Ара-гара снова дернулся, на его тельце обозначился вдруг маленький ротик, полный совсем уж крохотных зубов. И Курша вдруг замолчал и замер. Он как-то оплыл весь, обмяк. Лишь глаза его бешено забегали из стороны в сторону, подернулись белым налетом ужаса.

– Положи падальщика, – приказал Эвин.

Курша повиновался, да так и остался в согнутом положении. Эвин раздавил существо босой ногой и отдал разбойнику еще один приказ:

– Вставай и пойдем дальше. Поторапливайся, а то и так отстали.

Курша неуклюжей из-за кандалов походкой послушно побежал догонять товарищей. Догнал, начал обгонять, но Эвин и тут подкорректировал его поведение:

– Иди вместе с остальными.

Разбойник снизил скорость и зашагал ровно. Со стороны ничего странного в нем заметно не было. Только вот глаза… Перепуганные, судорожно мечущиеся, немо кричащие о помощи…

Тони Бельмо несколько раз окликнул Куршу и, не получив ответа, спросил у Эвина:

– А чего это такое с ним?

– Скоро пройдет, – буркнул юноша.