Обреченный убивать

Что я тут же и высказал вслух злому, как взбесившийся тигр, Харуллах-бею.

В ответ он только заскрипел зубами и провел большим пальцем на своей шее короткую выразительную черту.

Уточнять, что значит этот жест, я не стал. Если нам удастся выбраться отсюда подобру-поздорову, коекому из окружения толстяка я бы не позавидовал… – Извини, Низамеддин, но этот человек – мой приятель. Он находится под моей защитой. В елейном голосе толстяка неожиданно зазвенел металл.

– Очень жаль, дорогой Хайруллах-бей, что мы не договорились. Тогда мне придется войти в дом без приглашения и забрать то, на что я имею виды.

– Это будет самой большой твоей ошибкой, Низамеддин, – угрюмо ответил ему толстяк таким тоном, что стоявшие неподалеку Неджиб и Расим испуганно втянули головы в плечи.

– Все, разговор закончен, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Пора…

Я оглядел собравшихся – и едва не заржал как племенной жеребец.

И я, и телохранители Хайруллах-бея, и сам он были одеты в фередже[76] и яшмак.[77] Ну ни дать, ни взять "голубые" из подворотни в восточном варианте.

Мы собрались у парадной двери, готовые по команде выскочить на улицу, чтобы завладеть "кадиллаком" Хайруллах-бея.

Его машина была бронирована, потому люди Низамеддина не смогли выковырять из кабины водителя, заблокировавшего дверцы и готового стойко ждать хозяина до новых веников. Он мог преспокойно смыться, однако трепет перед толстяком оказался сильнее страха смерти.

Впереди нас волновался собранный Хайруллах-беем сводный отряд проституток и пяти сластолюбцев, решивших развлечься по дешевке – до шести вечера цены в "гареме" были гораздо ниже, нежели после ужина.

Естественно, им не сообщили, что на улице они могут нарваться на пулю. Иногда лишние знания обременяют человека…

– Открывай! – рявкнул толстяк на старую каргу.

Похоже, только она одна догадывалась, зачем собрали ее "девочек", и горестные слезы старушенции кропили морщинистые щеки уже добрых полчаса.

Не думаю, что она жалела их. Просто старая ведьма быстренько подсчитала возможные убытки и от этого впала в состояние прострации, слабо реагируя на окружающих.

Но приказ толстяка она все-таки расслышала.

Звякнул кованый засов, затем брякнули крючки, распахнулись обе половинки парадных дверей, и толпа женщин, вопя на разные голоса, в мгновение ока смяла и разметала в стороны растерявшихся боевиков Низамеддина.

Пока они приходили в себя, мы подбежали к лимузину и, сняв яшмак, стали стучать в стекла кабины.

При виде переодетого женщиной Хайруллах-бея водитель едва не проглотил язык. Он только мычал чтото и растерянно тыкал пальцем в прилипшую к стеклу маску старой шалавы, которая была похожа на лицо его господина.

– Открывай, сын греха, а не то я тебе голову оторву! – наконец взревел тяжело дышавший толстяк.

Он заметил, что улица опустела, и боевики стали собираться в кучки, все еще не в состоянии осмыслить произошедшее.

Однако этот ступор не мог продолжаться чересчур долго, и нам нужно было быстрее укрыться за броней "кадиллака".

В конце концов водитель признал Хайруллах-бея, и заветные дверцы мягко щелкнули своими отменными замками. Он попытался оправдываться, но толстяк молча отвесил ему затрещину, и водитель погнал машину сломя голову.

За толстенным стеклом мелькнула физиономия недобитого итальянского мафиози, и я едва удержался от искушения опустить стекло и вогнать ему пулю прямо между глаз.

Уж очень удобной оказалась рукоять "беретты"…

Киллер

Мой новый шеф в этот прозрачный вечер был похож на индюка: то кичился, гордо выпячивая грудь, своими заслугами в деле ликвидации конкурента, то топорщил перья и облаивал меня за мое самоуправство. -…Порядок есть порядок! – закончил он длинную тираду.

И одним махом осушил вместительный бокал с какой-то южно-американской пакостью.

Мы сидели на открытой веранде загородного ресторана и наслаждались прекрасным видом на долину.

Закатное солнце, придавленное сверху оранжево-розовым облаком, спасалось бегством в скалистые каньоны дальних гор, остывающий воздух был наполнен негой и запахами экзотических цветов, гирляндами оплетающих резные деревянные столбы и решетчатые стены веранды.

Над цветами все еще роились похожие на больших шмелей колибри, перекликались бакурау,[78] но из щелей в крыше уже вырывались черные молнии ночных охотников – летучих мышей. – Виноват…

Мне не хотелось в этот прекрасный спокойный вечер затевать ссору.

– То-то… – остывая, сказал Тимофей Антонович.

Покопавшись в портмоне, он достал несколько разноцветных пластмассовых прямоугольничков и клочок бумаги.

– Держи, – протянул мне прямоугольники. – Это у них тут такие деньги. Кредитные карточки. Без кода, который известен только владельцу, не получишь по ним ни шиша. Короче говоря, не хрен здесь делать нашим щипачам и гоп-стопникам, климат не тот. Потому и "масть" начали менять в забугорье. – Он рассмеялся. – Бизнесом занялись: кто бензин водой разбавляет, кто гамбургеры с дохлятиной варганит, а пошустрее да с умишком – в компьютерные системы банков залазят и бабки качают на левые счета.

– Спасибо.