Обречённая

Папа не слушает – вот почему. Не понимает, что я чем-то интересуюсь и имею свое мнение. Вчера за ужином он совсем не так вел себя с Авой. Может быть, это просто дань вежливости и желание заполучить будущего избирателя, но дело вряд ли только в этом. У него сложился идеальный образ дочери, которому я должна соответствовать и от которого не смею отступать – отвратительно. Я никогда не выходила за рамки и делала, что велят. Неужели он уже не примет другую дочь?

Наконец я задремала. В голове мелькали обрывки прошедшего дня – Ава, Лукас, – но тут на столе завибрировал телефон. Кто-то звонит?

Я велела себе не обращать внимания, но, увы, сон уже ускользнул. Придется ответить. Я нашарила телефон, полагая, что звонок уже перешел в голосовую почту, нажала «Ответить» и только после поняла, что номер незнакомый. В полночь?

– Да?

– Сэм? Это Лукас.

– А, привет.

– Шарлиз дала твой номер. Прости, что так поздно.

Голос звучит странно, непривычно… прерывается от волнения.

– Что-то случилось?

– Да. Наверное, не стоило звонить. Не знаю, зачем я это сделал. Ты спрашивала о том, что вчера случилось… и…

– Просто скажи. В чем дело?

– Мой друг, о котором я тебе говорил.

– Которому выстрелили в спину?

– Да. Его зовут… звали… Кензи. Он умер в больнице.

22. Ава

По дороге я вновь читаю сообщение Сэм.

Надо поговорить. В библиотеке, в обед. Ты умеешь хранить секреты?

Когда я пришла, она сидела на стуле и притворялась, что читает. Держа книгу вверх тормашками.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Она утягивает меня в дальний угол библиотеки и проверяет проходы между книжными полками – никого.

– Помнишь друга Лукаса, которого застрелили? Умер вчера.

Я смотрю на нее сперва с изумлением, а потом с подозрением. К чему все это?

– Друзья и семья сегодня собираются устроить протест – скорее даже пикет. Лукас участвует. Просит меня тоже пойти.

– И что ты думаешь?

– Не знаю.

– В чем суть?

– Возьмутся за руки и растянутся на милю в районе Боу, неподалеку от дома Кензи. Участвуют разные группы – они требуют мира, ответов и чтобы пришел конец насилию, – взгляд полон решимости, голос звучит увлеченно, живо, раньше я ее такой не видела.

– Ты хочешь пойти.

– Хочу. Но боюсь. Придется ускользнуть от охраны – это легко сделать в школе. Но папа… – Она качает головой. – Как думаешь, что мне делать?

Я медлю с ответом. Лучше сказать: не ходи, не рискуй. Но ведь не этого она сейчас хочет.

– Хорошенько подумай. Ты недавно говорила, что имеешь право на собственное мнение. Так и есть. Но одно дело говорить и думать, а другое – делать то, что может отразиться на твоем отце.

– В кои-то веки его это не касается. Мне хочется сделать это. Я хочу принять участие в том, что происходит снаружи.

Ей это действительно нужно. Я вижу, но внутри все обрывается: а если с ней что-нибудь случится?

– Я пойду с тобой, не против? – слова вырвались, не успела я их осознать. Дело может принять серьезный оборот: если в школе узнают о моем участии в чем-то недозволенном, то лишат стипендии. Я уже готова отказаться.

– Ты правда мне поможешь?

Глаза Сэм сияют, и сомнения исчезают.

– Конечно, – говорю я.

– Спасибо!

23. Сэм

Все проще простого. У всех шестиклассников есть код от черного входа. После уроков мы задержались на дополнительные занятия, но через полчаса уже ускользнули. Я отослала водителя, сказав, что поеду с Шарлиз и останусь у нее после школы. Если ей позвонят с расспросами, она меня прикроет – я сказала, что встречаюсь с Лукасом. И не обманула, но заниматься мы будем вовсе не тем, о чем она думает.

Я знаю, что мой поступок может отразиться на папе, но сегодня я – это я, а не его дочь, поэтому меня не должны узнать. Ава помогла мне замаскироваться: позаимствовала в театральном кружке очки с прозрачными стеклами, спрятала мои волосы под шарф и заставила сменить форму на джинсы и уродливый черный джемпер, забытый кем-то. Он оказался слишком велик и так отличался от привычных вещей, что меня и мама бы не узнала.

Мы идем по улице. Смеркается. Внутри все бурлит. Вот что чувствуешь, когда можешь самостоятельно ходить по улице в любое время. В свете фонарей ветер гоняет по дорогам поздние осенние листья, оранжевые и красные.

– Ты уверена? – спрашивает Ава.

– Да. А ты? Можешь не ходить. Я и одна не пропаду, – вру я, но тут ближайший фонарь мигает и гаснет. Накатывает непрошеный ужас. Я жмусь к Аве и вцепляюсь в ее руку. Другие фонари вверх по улице горят и разгоняют мрак, но, как ни убеждаю себя, не могу избавиться от страха. Я ускоряю шаг и тяну Аву за собой.

– Ты в порядке? – волнуется Ава.

– Нет. В смысле да, просто не люблю темноту, – признаюсь я.

Обычно я такого вслух не говорю. И, когда мы подходим к другому фонарю и дыхание выравнивается, я жалею о сказанном.

– Я заметила.

– Что?

– Что ты боишься темноты. Догадалась по твоему поведению, когда в школе отключили электричество.

Я удивлена. Она заметила? Мне казалось, я хорошо скрываю чувства – больше никто не обратил внимания.