Обречённый на одиночество. Том 1

Все чистое и светлое, что Алхаст взращивал и лелеял в себе, в своих мыслях и мечтаниях, вдруг погасло под чьим-то мокрым, смрадным дыханием, как огонь в керосиновой лампе, на которой косые струи осеннего дождя разбили стекло. Густой мрак тягучей, липкой слизью обволакивает его душу. Он начинает забывать о себе все – кто он, чей, какого племени и от каких корней. Его святыни блекнут, а казавшиеся незыблемыми ориентиры начинают раскачиваться и вот-вот рухнут, словно жилище скупого хозяина под ударами подземных сил. Лицо отца и облик матери, самые дорогие, самые прекрасные для него образы, растаяли в его памяти…

В Алхасте вдруг вскипает ярость. Он с трудом удерживается, чтобы не прибить тут же этого сморчка, сотворившего над ним такое. Появляется непреодолимое желание высказать скрывающему свой лик хозяину знакомого голоса самые обидные слова. Но он сдерживает себя и садится в то же самое кресло, с которого только что встал, немало удивляясь своей сдержанности.

Заметив его состояние, старик трусливо съеживается. Он и испуган, и одновременно озадачен тем, что его работа не понравилась Алхасту. Он дергается, намереваясь убежать подальше от гнева своего клиента, но грозный вид молодого человека удерживает его на месте.

– Побрей мне голову и лицо, да посильнее нажимай бритву, меня тошнит от этого вида! – властно приказывает он. – Это не мое лицо, не мой образ. Я другой… Хвала Всевышнему, я – другой!..

Внутренний мир – суть внешности…

Алхаст идет долгой, трудной дорогой. Много гор с их тяжелыми подъемами и опасными спусками оставил он позади. Пересекал безжизненные пустыни и гнилые болота. Обувь давно истерлась, ему пришлось выкинуть эти жалкие куски бычьей кожи, уже не державшиеся на ногах. Одежда изодрана в клочья… Устал, будто несет на плечах весь этот огромный земной мир… Голод валит с ног, жажда сжигает нутро… Мозг сжался в сморщенный, обезжиренный комочек. Алхаст скоблил изнутри свой иссохший череп… с таким же ужасом и остервенением, с каким скоблит крышку гроба очнувшийся в могиле несчастный, по ошибке похороненный заживо… Алхаст скоблил не переставая… ломая ногти… раздирая пальцы в кровь… словно рубанком с доски, снимая стружку с этой скупой кости… Но нет, не находит он никакой мысли, никакого просвета… Все его мысли, память, все чувства сосредоточились на трех картинах – уютная кровать с толстым матрасом и воздушным одеялом, заправленная белоснежными простынями, и мягкие подушки, набитые лебяжьим пухом; чистая, как невинная юность, холодная родниковая вода, вытекающая из-под корней лесного ореха; простой дощатый стол с густым т,о-берамом² и горячей ароматной лепешкой… И где тот самоуверенный оптимист, который смог бы убедить сейчас Алхаста, что весь этот явный мир и мир потусторонний, оба они вместе взятые, смогут перевесить силу и значение трех этих простых вроде бы, прозаических картин!?

Сколько бы ни шел, путь, который еще предстоит пройти, всегда оказывается длинней того, что уже пройден…

Темная, угольно-темная ночь… Месяц с небес кто-то похитил, явно намереваясь не показывать его человеку более никогда. Не видно и звезд… Вокруг Алхаста один лишь глухой, могильный мрак…

Он заорал бы во все горло, если бы грудь его была в силах издать хоть какой-то звук…

Заплакал бы, если бы в нем оставалось влаги, чтобы хоть чуточку увлажнить глаза…

Умер бы, если бы нашел в себе силы для последнего усилия легких, чтобы одним выдохом закончить эти мучения…

Алхаст замечает на какой-то возвышенности, в стороне от дороги, слабый свет…

Вдруг в нем просыпаются все желания сразу. Они кружат ему голову. Откуда-то появляются силы, которых мгновение назад не было вовсе…

И он устремляется к этому свету…

Где-то в середине одинокой отвесной скалы, словно пупок на животе нарта, зияет проем. В глубине просторной пещеры горит костер, слышатся голоса людей…

Абреки замечают Алхаста и зовут к себе. Они с трудом поднимают его по веревочной лестнице, заводят в свое жилище, усаживают у костра. Вкус еды, которым пропитан воздух, пьянит Алхаста, словно прокисший виноградный сок. Влага, которой в нем не осталось даже на то, чтобы смочить иссохшее горло, вдруг потекла ручейками слюны.

На вертеле жарится баранья туша. Молодой абрек в расстегнутой рубахе медленно поворачивает вертел, изредка брызгая на мясо кисло-душистый уксус. На расстеленной рядом толстой клеенке расставлены лучшие в мире яства – соленый творог, огурцы, сыр, лук, чеснок, тонкая домашняя лепешка и кирпичики заводского хлеба, прозрачная вода в стеклянных бутылях…

У Алхаста перехватывает дыхание от этого изобилия. Мир земной, в котором сосредоточено столько добра, не может не быть бескрайним, щедрым и священным… И мир этот тут же предстает перед Алхастом Главным Князем, Князем князей. Хозяином всего сущего. Хозяином тел и душ человеческих… Подрагивающими губами Алхаст улыбается Князю князей, Хозяину тел и душ…

И Хозяин приглашает его к столу…