Обрекаю на смерть

На самом деле я не грустил, хотя и выглядел грустным. Но и не радовался повороту событий. Куда бы я ни ступил, на каждом шагу мне попадалось очередное звено в цепочке улик против моего клиента. И так как происходило это с точностью часового механизма, я уже привык и перестал принимать в расчет. Помимо всего прочего, меня вдохновляла крепнущая с каждой минутой уверенность в нечестности д-ра Грантленда.

Глава 20

На улице сгущались сумерки. Белые стены домов, отражавшие последние лучи меркнувшего света, придавали зданиям волшебную красоту некоего африканского города или какого-нибудь другого места, где я никогда не бывал. Дождавшись небольшой паузы в транспорте, я выехал на полосу движения и на следующем же перекрестке свернул вправо, где остановился, не доезжая ста футов до входа на дорожку, что шла за домом, где находился кабинет Грантленда. Не прошло и пяти минут, как на дорожке появился его «ягуар», покачивающийся на рессорах. Автомобиль вывернул на улицу, визжа колесами.

Грантленд не знал мою машину. Я последовал за ним почти впритык, проехав два квартала в сторону юга, затем, повернув на запад, вдоль бульвара, что сворачивал к морю. Я чуть не потерял его, когда он повернул влево на шоссе на замигавший зеленый свет. Я двинулся за ним на желтый, тут же сменившийся на красный.

Теперь «ягуар» легко было держать в поле зрения. Он двигался по шоссе на юг, минуя окраины, где на обочинах дороги пристроились продавцы, предлагавшие порции жареной курицы, леденцы на соленой воде, мексиканские плетеные изделия и сувениры из красного дерева. Позади остались последние дома окраины с многочисленными неоновыми вывесками. Шоссе зазмеилось вверх и вдоль коричневых утесов, отвесно вздымавшихся над берегом. У их основания лежало море, отражая в себе небо, однако более темное, с красной полоской заходящего солнца на горизонте.

Когда мы отъехали от города на две мили, на что ушло столько же минут, на «ягуаре» вспыхнули тормозные огни. Машина затормозила, повернула и въехала на черную верхнюю площадку, с которой открывался вид на море. На выезде с площадки стояла еще одна машина, «кадиллак» красного цвета, упершийся капотом в ограду. Перед очередным поворотом, который заслонил бы от меня «кадиллак», я успел заметить, что машина Грантленда остановилась рядом с ним.

За мной следовало еще несколько машин. Через четверть мили я нашел другой въезд. К тому моменту, как я развернул машину и возвратился к первому въезду, «ягуар» уже уехал, а «кадиллак» трогался с места.

Я успел разглядеть лицо водителя, когда машина выворачивала на шоссе. Оно поразило меня так, как может поразить вид призрака, которого ты когда-то знал человеком. Лет десять назад я был знаком с ним, когда он учился в средней школе и занимался спортом — крупный парень приятной наружности, переполненный бурлящей энергией. За рулем «кадиллака» я увидел другое лицо: желтая кожа, натянутая на череп, туманный взор черных блуждающих глаз, словно это был не он, а его дедушка. Тем не менее я узнал его. Том Рика.

Я снова развернулся и последовал за ним в южном направлении. Машину он вел неуверенно, притормаживая на прямых участках дороги и ускоряя на поворотах, занимая две полосы из четырех. В какой-то миг, разогнавшись до семидесяти с лишним миль в час, он полностью съехал с дороги и врезался в поребрик. «Кадиллак» занесло на гравии, лучи передних фар пронзили серую тьму. Бампер чиркнул по стальной ограде, и «кадиллак» бешено развернуло в другую сторону. Он вырулил на дорогу и поехал дальше как ни в чем не бывало.

Я держался на близком расстоянии, пытаясь управлять сознанием Тома Рики, успокоить внушением его расстроенные нервы и вести вместо него машину. В свое время я принял участие в его судьбе. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, а он все не взрослел и начал буянить, я пытался сдержать его и даже несколько раз заступался. Когда я сам был мальчишкой, то со мной так же возился один старый полицейский. Но Тома я не сумел вытянуть.

Воспоминание о своем провале оказалось горьким и тусклым, к нему примешивалось пепельно-белокурое воспоминание о женщине, некогда бывшей моей женой. Я отогнал от себя оба воспоминания.

Ход машины Тома сделался ровнее. Перед ним оказался большой автомобиль, занявший полосу и не съезжавший с нее почти все время. Дорога выпрямилась и пошла на подъем. На самой вершине подъема, футах в ста или более того от уровня невидимого глазу моря, появились огни красной неоновой вывески, прикрепленной у входа в частную автостоянку: «Гостиница Буэнависта».

«Кадиллак» свернул под вывеску. Я остановился, не доезжая до стоянки, и оставил машину на обочине. Гостиница располагалась внизу, в долине. Выдержанная в испанском стиле, она состояла из дюжины или более того оштукатуренных коттеджей, живописно разбросанных на разных уровнях тенистых террас. В окнах многих из них за жалюзи горел свет. Над дверью главного здания рядом со стоянкой виднелась красная неоновая вывеска, гласившая: «Контора».