Обрекаю на смерть

— Конечно, оговорил. Мы знаем, что его мать наложила на себя руки. Его отец умер естественной смертью или, возможно, в результате несчастного случая. А история, рассказанная Карлом — чистая фантазия, прямо из учебника по психиатрии.

— Учебника я не читал.

— Он заявил, что ворвался в ванную комнату, когда старик лежал в ванне, ударил его и, бесчувственного, держал под водой, пока тот не захлебнулся.

— Вы точно знаете, что все произошло иначе?

— Да, — сказала она, — знаю. У меня есть показания самого надежного свидетеля, который только может быть, — самого Карла. Теперь он знает, что не имел прямого отношения к смерти отца. Он сказал мне об этом несколько недель тому назад. Он научился прекрасно разбираться в сути своего комплекса вины и в причинах, по которым признался в том, чего не совершал. Теперь он знает, что хотел наказать себя за желание убить отца. Каждый мальчик испытывает эдипов комплекс, но он редко проявляется в такой бурной форме, разве что при психическом срыве.

С Карлом срыв произошел в то утро, когда они с братом обнаружили отца в ванне. Накануне вечером он серьезно повздорил с отцом. Карл был очень зол, убийственно зол. Когда отец на самом деле умер, он почувствовал себя убийцей. Из подсознания всплыла вина за смерть матери, усиливая новую вину. Его рассудок сочинил версию для обоснования этих ужасных ощущений вины и для того, чтобы хоть как-то справиться с ними.

— Вы говорите со слов Карла? — Услышанное было очень сложным и расплывчатым.

— Мы это отработали вместе с ним, — сказала она тихо и веско. — Я не собираюсь приписывать успех себе. Терапией руководил д-р Брокли. Просто получилось так, что Карл выговаривался мне.

Лицо ее снова потеплело и оживилось от гордости, которую женщина испытывает, когда ощущает себя женщиной. Оно излучало спокойную силу. Мне было трудно сохранять свой скептицизм, казавшийся оскорбительным для ее спокойной уверенности.

— Как вы определяете различие между истинными признаниями и фантазиями?

— Для этого требуется соответственное образование и опыт. Начинаешь распознавать вымысел. Отчасти это явствует из интонации, отчасти из содержания. Зачастую можно определить по размаху фантазии, по тому, с какой полнотой пациент ощущает степень своей вины и настаивает на ней. Вы не поверите, в каких только преступлениях мне ни признавались. Я разговаривала с Джеком Потрошителем, с человеком, утверждавшим, что застрелил Линкольна, с несколькими, распявшими самого Христа. Все эти люди чувствуют, что причинили зло — мы все в некоторой степени причиняем зло — и подсознательно хотят наказать себя по возможности за наиболее тяжкие преступления. Когда пациент начинает поправляться и в состоянии осознать собственные проблемы, тяга к наказанию и ощущение вины полностью исчезают. Карл пришел в норму именно этим путем.

— И вы никогда не ошибаетесь насчет этих фантазий?

— Этого я не говорю. Но с фантазиями Карла ошибки нет. Он их преодолел, и это само доказывает, что они были иллюзорными.

— Надеюсь, он их преодолел. Сегодня утром, когда я с ним разговаривал, он все еще был зациклен на смерти отца. В сущности, он хотел нанять меня, чтобы я доказал, что отца убил кто-то другой. Думаю, это уже сдвиг в лучшую сторону: он перестал считать себя убийцей.

Мисс Париш покачала головой. Она прошла мимо меня к окну и встала там, покусывая ноготь большого пальца. Ее тень на шторах напоминала укрупненную фигуру расстроенного ребенка. Кажется, я понял те страхи и сомнения, из-за которых она осталась одинокой и обратила свою любовь на больных.

— У него произошел регресс, — сказала она с горечью. — Ему не следовало уходить из больницы так рано. Он оказался не готовым к встрече с этими жуткими вещами.

Я положил ладонь на ее поникшее плечо:

— Пусть это вас не выбивает из колеи. Он рассчитывает, что ему помогут выкарабкаться люди, такие, как вы. — «Виновен он или не виновен», — промелькнули у меня в голове невысказанные слова.

Я выглянул наружу, отодвинув край шторы. «Меркури» стоял на том же месте. Сквозь стекло из машины доносились слабые звуки радио.

— Я на все готова ради Карла, — произнесла мисс Париш мне в ухо. — Полагаю, для вас это не секрет.

Я не ответил. Я не хотел вызывать ее на откровенность. Мисс Париш иногда держалась слишком интимно, иногда слишком официально. И Милдред как назло задерживалась.

Я подошел к пианино и стал наигрывать мелодию одним пальцем. Когда я услышал, что у меня получается «Сентиментальное путешествие», то прекратил игру. Взяв раковину, я приставил ее к уху. Звук напоминал не шум моря, а скорее тяжелое дыхание запыхавшегося бегуна. Никаких фантазий, я слышал то, что хотел услышать.

Глава 25

Когда наконец спустилась Милдред, я понял, почему ее так долго не было. Она тщательно, до блеска причесала волосы, переоделась в черное платье джерси, которое облегало ее фигуру, надела туфли на высоких каблуках, прибавивших ей три дюйма росту. Она стояла в двери, протягивая вперед обе руки. Ее улыбка была натянутой и ослепительной.