Обрести любимого

Когда пришло утро, Валентина, несмотря на свои ссадины, была вполне готова к обратному путешествию. Однако Борте Хатун и Явид-хан уговаривали ее задержаться еще на один день.

— Любовь прекрасное лекарство, — сказал Явид-хан, улыбаясь, — но ты еще недостаточно выздоровела, чтобы предпринять такое трудное путешествие.

Они сидели вместе около юрты, греясь под весенним солнцем. Гирейские татары праздновали возвращение Явид-хана, потому что он был всегда самым любимым в их роду. Его воскрешение рассматривалось как невероятное свидетельство любви его матери и как такое же великолепное приключение, как и другие, которые в прошлом переживала их семья. Принц снова получил возможность наслаждаться обществом своих братьев, их детей и внуков.

— Моя мать будет так рада узнать о том, что вы живы и одержали победу над Тимур-ханом, — счастливо сказала Валентина.

— Нет, Валентина, дорогая моя, твоя мать никогда не должна узнать о том, что я пережил резню в Драгоценном дворце. Для нее Явид-хан умер много лет назад тем прохладным весенним утром. Пусть все остается так, как было. Если она узнает, что получилось по-другому, это только разбередит старые раны, воскресит прежние воспоминания, которых лучше не касаться. Когда ты вернешься домой, скажи ей только, что ты была в гостях у Борте Хатун и узнала, что у тебя нет родимого пятна в форме четверти луны, которое доказывало бы отцовство Явид-хана. Было установлено, что ты не его дочь, потому что все женщины, потомки Борте Хатун, имеют эту отметину.

— Может быть, я дочь султана Мюрада? — грустно размышляла Валентина.

— Ты, конечно, должна повидаться с Сафией, — сказал он, — но я знал Мюрада и ничего не вижу от него в чертах твоего лица. Я верю, что ты дочь своего отца, но поезжай в Стамбул, потому что я знаю, ты не успокоишься, пока так не сделаешь. — Он улыбнулся. — Твоя мать тоже никогда не успокаивалась, пока не добивалась своего.

— Как странно, господин Явид, что я никогда не замечала этого в ней. Она всегда с уважением относилась к своему мужу и к своей семье, — сказала ему Валентина.

— Ну, — ответил он, — я подозреваю, что ее муж и ее семья всегда хотели того же, чего хотела Марджалла.

Валентина на мгновение задумалась, потом рассмеялась.

— Думаю, что вы правы, господин Явид, — призналась она.

— Твоя мать всегда была очень умной женщиной, — сказал он, вспоминая. — Благодарю Аллаха за то, что он помог ей освободиться из-под власти султана много лет назад. Любовь твоего отца — очень сильная любовь, которая помогла ему спасти твою мать, несмотря на все трудности.

— Вы уверены, — сказала Валентина, — что не хотите, чтобы она узнала о счастливом завершении этой истории для вас? Он покачал головой.

— Такое знание никому не принесет радости, а ей это может принести боль. Я слишком люблю твою мать, чтобы причинить ей даже незначительную боль. Я люблю твою мать, — сказал он. — Не любил, а люблю.

Он по-прежнему любит Эйден, подумала удивленная Валентина, неожиданно увидев свою мать в ином свете. Не как жену Конна. Она увидела Эйден как желанную женщину, как женщину, способную вызвать глубочайшие страсти в привлекательном мужчине, — мужчине, непохожем на лорда Блисса. Это было поразительное открытие.

Принц прочитал мысли на лице Валентины так же ясно, как если бы она произнесла их вслух, и снова подумал о женщине, которую он звал Марджалла. Ее мысли можно было легко угадать. Но вслух он ничего не сказал.

— Я думаю, — наконец сказала Валентина, — что моей матери очень везло с мужчинами, которые любили ее.

— Нам также повезло, — ответил он. — Твоему отцу и мне, Валентина. — Потом он потрепал ее по тонкой руке. — Поезжай в Стамбул, моя дорогая, и успокой свою душу раз и навсегда. Потом возвращайся в Англию и выходи замуж за лорда Бурка. Судя по тем звукам, которые мы слышали ночью, он очень пылкий и страстный любовник. И, конечно, от такой любви вскоре должны появиться дети.

Валентина стала ярко-пунцовой, к великому удовольствию Явид-хана.

— Господин! — запротестовала она. — Я считала, что мы вели себя тихо. Он хмыкнул.

— Не смущайся, Валентина. Мы, татары, полностью одобряем такую страсть.

Валентина хихикнула. Встав, она поцеловала в лоб Явид-хана.

— Господин, я гордилась бы, если бы была вашей дочерью, и за то короткое время, которое мы знали друг друга, я полюбила вас как второго отца. Я всегда так и буду думать о вас. — Потом повернулась и вошла в юрту.

Он сидел, замерев, сердце его было переполнено глубокими и противоречивыми чувствами. Ее слова тронули его, и он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он раздраженно смахнул их. Если она думает о нем как об отце, он будет думать о ней как о дочери, которой у него никогда не было. Он вспомнил собственных детей и вздохнул. Мертвы, все мертвы. Погибли от руки брата. Осталась только эта молодая женщина, которая даже не была его дочерью, чтобы напоминать ему о том, что могло бы быть.

— Дедушка!

Явид-хан посмотрел на девочку лет четырех, с миндалевидными глазами, стоящую возле его стула.

— Ты кто? — спросил он.