Обрести себя

— И если даже удастся хоть часть сдать, то не знаю, каких трудов будет это стоить. Убедить приемщика — тут надо голову иметь. Вроде я его надуть стараюсь. Будто мы в лесу. Почему я, честный человек, должен юлить и выкручиваться, как проныра какой-то? Как будто речь идет о моей собственной выгоде.

Устремив глаза вдаль, Захария задумался. Бригадир по дружбе всегда доверял ему свои тревоги, колебания, надежды. Арион неплохой человек, но заблуждается, думая, что только у него одного болит голова о хозяйстве. Теперешние его тревоги не были чужды и агроному. Только Захария считал, что есть более важные и неотложные заботы, а эти могут подождать. Нельзя же объять необъятное. Он шутливо заговорил:

— Знаешь, что сегодня рассказал в правлении Корнел? Мол, председатель жалуется, что весь колхоз на его плечах держится, агроном говорит, что если бы не он, то никто бы и хлеба не видел, бригадир долбит, будто он один что-то делает в колхозе, и только сам Корнел молчит, а про себя думает: это он сам — пуп земли.

— Для прибаутки Корнел годится, — согласился Арион. — Кто знает, может, он и прав, каждый по-своему самый главный. Но ты меня отвлек. Надоел я тебе, наверно, хуже горькой редьки. Но я еще не кончил, хочу кое-что добавить. Можешь посмеяться надо мной, и все же я часто задумываюсь над судьбой моего соседа Еремии. Сильно жизнь его смяла. А сколько раз его поднимали и опускали! Человек должен иметь свое место в жизни, только воробьи прыгают с ветки на ветку, то вверх, то вниз. Негоже человеку подражать им. Теперь он на ферме, просится ко мне в сад. Надо сделать так, чтобы колхоз мог использовать всякие остатки, подпорченные фрукты, чтобы можно было сушить, мариновать, варить варенье, повидло, гнать сок. Нельзя, чтобы пропадал труд. Люди от этого становятся равнодушными к колхозному добру. Пусть все будет по закону, пусть все контролируется какой-нибудь инспекцией. Но сад меня обрадует лишь тогда, когда появится достаточно приемных пунктов, куда можно будет без волокиты сдавать фрукты. А что делать с яблоками, грушами, персиками, сливами, если они слегка побиты, не кондиционны? Кто их примет? А если какое-нибудь бедствие, что делать с фруктами? Колхозу надо предоставить больше прав для этого. А то у нас все протухнет от гниющих фруктов. Даже в маленьком саду каждую осень по яблокам ходим!.. Прав я?

— И прав, и не прав.

— Иди к черту! Даже когда Гынган уничтожил твою капусту, ты говорил: «Может быть, он прав, а я виноват». Но ведь те времена прошли.

— А что бы ты делал на моем месте?

— Да хоть обругал бы как следует, чтобы запомнил.

Павел улыбнулся грустно-снисходительной улыбкой и потрепал Ариона по плечу:

— Сперва обругал бы, а потом пальцы себе кусал?

— Все-таки на душе светлее бы стало.

— Это только кажется.

История с капустой успела уже забыться. Но раз Арион напомнил ее, Павел еще раз, что называется, просеял ее через сито воспоминаний.

Случилось это в 1952 году, когда колхозник Захария еще только робко стучался в ворота науки. Сын Пенкиса перенял от Сеньки-липована не только новое имя, но и страстную любовь к огороду и саду. Ему не посчастливилось учиться в вузе — Сенька дал, сколько мог: семь классов и свою богатую практику овощевода. Скромный по натуре Павел и не зарился на недосягаемое, свою жажду к знаниям скрывал, как только мог. Днем работал в поле, а по ночам при свете свечи или вонючей коптилки пытался проникнуть в хитроумные лабиринты науки. Именно при тусклом свете коптилки он впервые прочитал Дарвина, Мичурина, Тимирязева. Эти книги, добытые нелегко, открывали перед ним новые дали. И утром он делился своими новыми знаниями с садом, радуясь, что может дать хоть что-нибудь своему зеленому другу. Так к сорока годам родился агроном Павел Захария. Упомянутая капуста была первым ростком надежды на этом поприще. Он создал ее долгим и упорным трудом. Капуста оказалась очень устойчивой к засухе, имела хороший вкус. Но форма ее была странная — в виде вытянутого конуса. Приходили к нему односельчане, дивились новинке, просили семена. Ошеломленный удачей, похвалами, осенью он повез ее на районную выставку. Мечтал о медали, был даже уверен, что получит. Сейчас смешно — зачем ему тогда понадобилась медаль? Глупая голова. Когда Гынган остановился против капусты, Павел чуть не подпрыгнул от радости. Гынган был тогда большим человеком в районе, судьба многих зависела от него. Взволнованный его вниманием, Павел стал поспешно давать объяснения. Ему и в голову не пришло, что в этом человеке таится смертельная опасность для его детища, опасность страшнее саранчи, засухи.

— Что это такое? — спросил он, показав на кочан.

— Капуста, — бросился объяснять Захария, предчувствуя, что вопрос не к добру.

— Капуста круглая, а эта на пирамиду похожа.

— Новый сорт, сам вывел путем…

Но Гынгана не интересовал творческий процесс.

— Пустой формализм, видимость нового. Сущность не изменилась. Ты где работаешь?

— Колхозник из Трех Ягнят.

— Так кто же твои прямые обязанности выполняет, пока ты занимаешься такими художествами?