Обретая любовь

– Вполне хорошо, – ответила Грейс, чувствуя, как ее щеки охватывает жар. – Здравствуй, Колин. Рада видеть тебя целым и невредимым. – Она окинула его взглядом. – Без единой царапины… Это просто поразительно.

– Ну да, – каким-то странным голосом подтвердил он. – Мне повезло сберечь все пальцы и на руках, и на ногах. Что ты рисуешь?

– Пишу портрет Брандона. – Устремив взгляд на свои краски, она слегка нахмурилась, недоумевая по поводу его интонации: разве это плохо – избежать ранений и травм?

– Брандон не является моим фаворитом среди герцогского потомства, – проговорил Колин. – В отличие от тебя с твоими замечательными письмами. Случались моменты, когда я был на грани сумасшествия, и только твои истории меня спасали.

– Вы по-прежнему отлавливаете рабовладельческие суда? – спросила она, не найдя, к своему сожалению, более подходящей темы.

Колин уселся на траву рядом с ней.

– Да, Грейс, по-прежнему.

Они какое-то время помолчали, глядя на поверхность озера.

– И тебя все так же угнетает необходимость сражаться?

– Твои письма помогают.

– А ты не пробовал читать стихи? – поинтересовалась она. – Или даже писать? Возможно, это тоже поможет.

Он устремил на нее взгляд, от которого словно теплая волна прокатилась внутри.

– Ты переоцениваешь меня, милая Грейс. Я не так уж хорошо владею словом. Знаешь, я пытаюсь отвечать на твои письма, но сижу и ничего не могу придумать, потому что все это… – Он умолк.

– Если служба столь тягостна для тебя, – произнесла она после непродолжительной паузы, – не лучше ли подать в отставку?

Черты лица Колина стали более жесткими.

– Я не могу покинуть флот. Военно-морское ремесло – единственное, что соответствует моим способностям.

– Ты мог бы обучиться чему-то еще. Зачем заниматься тем, что вызывает у тебя отторжение?

На некоторое время вновь воцарилось молчание.

– Ты ведь действительно не любишь свою службу?

Колин ничего не сказал. Он так редко отвечал на письма Грейс, что она по нескольку раз перечитывала те скудные строчки, которые от него приходили. И ей казалось, будто его душевная мука протянулась, словно развернутое полотно, от берегов Африки до самой Англии.

– А твой друг Филипп Драммонд тоже питает отвращение к службе?

– Он – нет.

– Что за человек этот Филипп?

– Он более жизнерадостный, чем я. – Колин бросил на нее взгляд из-под полуопущенных ресниц. – Ему нравятся встряски. – Его слегка передернуло.

Грейс смотрела на него с состраданием.

– Колин, ты должен подать в отставку. Сэр Гриффин наверняка поможет тебе с этим.

– Нет, Грейс… Покинуть флот просто так, без весомой причины – значит, уронить свою честь.

– Бесчестье все равно лучше, чем смерть, – возразила она, взирая на свою подсыхающую кисть.

Снова последовало молчание, нарушаемое лишь плеском воды.

– Вокруг меня постоянно погибают люди, – произнес наконец Колин. – Один за другим, за исключением меня и Филиппа. Нас называют братьями-счастливчиками, потому что из всех передряг мы выходим без единой царапины. – Он вытянул перед собой обе ладони. – Ни единой царапины, Грейс. Ты видишь?

Грейс казалось, что у Колина были самые красивые руки, какие она когда-либо видела. Сильные, по-настоящему мужские. Они ничуть не походили на пухлые ладошки тех юношей из аристократических семей, с которыми ей доводилось пересекаться.

– Я очень рада, что у тебя нет никаких повреждений, – сказала она.

– А по мне, это просто проклятие.

К берегу меж тем подплыл крупный черный лебедь.

– Не смотри ему в глаза, – предупредила Грейс. – У него очень скверный характер. Твой отец говорит, что это сам дьявол, принявший облик птицы. Если вы встретитесь взглядами, он наверняка вылезет из воды, чтобы ущипнуть тебя за ноги.

– Ты мне о нем писала, – усмехнулся Колин. – Это ведь Вел или полностью Вельзевул, Князь тьмы собственной персоной?

– Почему ты считаешь проклятием тот факт, что выходишь из сражений без ранений? – спросила Грейс. Она не могла не задать этот вопрос, хотя внутри у нее все сжималось при мысли о том, что Колин может быть ранен.

– Порой, когда рассеивается пороховой дым, обнаруживаешь, что стоишь один посреди валяющихся трупов. Или же еще живых, кричащих от боли людей. – Его голос был спокойным, но каким-то пустым. – Ты знаешь, Грейс, многие взрослые мужчины, умирая, зовут мать. И ты ничего не можешь для них сделать, кроме как обещать то, чего не в состоянии выполнить.

– Это ужасно, – вымолвила она.

– Ты, наверное, удивляешься, почему я не пишу тебе чаще. Помимо отсутствия способностей к эпистолярному жанру, я почти полностью исчерпываю себя, отписывая матерям погибших.

– Я очень сочувствую тебе, – произнесла Грейс. И опустившись на колени рядом с Колином, положила руки ему на плечи. – Искренне сочувствую.

Пару секунд он вроде как колебался, затем обнял ее за талию и прижал к себе.

Это момент стал для Грейс незабываемым. Солнечные лучи пекли спину, и поскольку она стояла на коленях, а Колин сидел, ее голова несколько возвышалась над ним. Она ощущала его мускулистый торс, но старалась не думать об этом, потому что сейчас он страдал. Пусть у него не было наружных ран, зато имелись внутренние.